В то время, когда Охотский и Якутский полки теснили французов с фронта, а селенгинцы обходили их с правой стороны, на помощь неприятелю бежали зуавы, алжирские стрелки и африканские конные егеря. Англичане приветствовали своих союзников радостным криком, пролетевшим по всему английскому лагерю. Прибежавшие французы тотчас же были введены в дело, перелом сражения перешел на сторону неприятеля. Встреченные свежими войсками, наши полки, измученные продолжительным боем, принуждены были отступить. Отступление это совершалось в порядке, медленно и с большим упорством.

По свидетельству одного из англичан, бывшего очевидцем отступления наших войск, «невозможно было поверить, чтобы какое-либо войско в свете могло отступить под столь убийственным огнем в таком стройном порядке», в каком отступали наши полки.

Несмотря на то что неприятель, подойдя на близкое расстояние, осыпал градом картечи, полки отходили шаг за шагом и отбивались до тех пор, пока не были прикрыты выдвинутым из резерва Владимирским полком и действиями пароходов «Херсонес» и «Владимир», открывших огонь по высотам, на которых показались англо-французские войска. Построившись в ротные колонны, Владимирский полк принял на себя всю силу наступающего неприятеля и задерживал его до тех пор, пока расстроенные продолжительным боем полки не отступили. С отступлением Владимирского полка кончилось и Инкерманское сражение, одно из кровопролитнейших в ту эпоху.

Солнышко осветило на мгновение окровавленные высоты Инкермана. Картина всеобщего разрушения открылась перед глазами каждого, кто имел случай оглянуться на место недавнего побоища. Множество убитых людей и лошадей, обломки оружия были разбросаны в беспорядке и в различных направлениях; там, где стояла артиллерия, валялись ящики, разбитые лафеты, колеса, лошади и кучами лежали обезображенные тела артиллеристов. Небольшой кустарник был сильно помят проходившими войсками и во многих местах изломан пролетавшими снарядами. Между кустами и по всему полю шевелились и ползли раненые. По временам некоторые из них порывисто вскакивали на ноги, бессмысленно озирались вокруг и опять падали на землю, истекая кровью. Обе стороны сражавшихся стреляли редко. Все были утомлены.

Союзники ограничились тем, что, выдвинув своих штуцерных и новые батареи, громили нашу артиллерию. Обессиленные убылью людей и лошадей, батареи медленно отступали. В это время неприятель успел подбить несколько впереди шедших повозок, которые загородили дорогу. Пользуясь этим, стрелки его, прикрываясь кустарником, так близко подступили к орудиям, что готовы были захватить их. Заметив это, полковник Тотлебен, находившийся на поле сражения, взял роту Углицкого полка, рассыпал ее в цепь, а Бутырский полк поставил в резерв и послал на ближайшее из севастопольских укреплений за рабочими для расчистки пути. Вместе с тем, чтобы ободрить войска, были выдвинуты четыре орудия, которые и открыли огонь.

Только в половине девятого при содействии матросов 36-го и 39-го экипажей артиллерия отступила в Севастополь, а вслед за ней отступили и прикрывавшие ее войска.

Великие князья Николай и Михаил Николаевичи, доказав уже на поле сражения свое мужество и хладнокровие, пожелали в тот же день посетить бастионы и батареи, чтобы передать храбрым защитникам царское спасибо. В это время почти все батареи действовали, и в особенности на Малаховом кургане огонь был неумолкаемый; во всю дорогу гром ядер и свист штуцерных пуль провожали великих князей. На Малаховом кургане почти к их ногам упали два неприятельских ядра, а третьим засыпало прислугу в то время, когда они передавали войскам благодарность императора. По ходатайству и донесению князя Меншикова о доблести великих князей, государь император пожаловал их высочествам орден Св. Георгия четвертой степени.

Смолкли выстрелы на Инкерманских высотах, и наступил вечер 24 октября.

Медленно и невесело подходили наши солдатики к оставленным утром бивуакам. За ними тянулась, оставляя кровавый след, непрерывная цепь раненых, не желавших идти в госпиталь. Измученные ранами, голодом, жаждой и усталостью, они садились кучками близ дороги. В среде их очутилась старушка-матроска, пришедшая неизвестно откуда. У нее было готовое тесто в горшке, сковородка, немного дровец и постное масло в пузырьке. В одну минуту раздула она огонь, запалила свою походную печь, заворчало масло на горячей сковороде, и жареные оладьи подкрепляли силы раненых. Старуха оделяла всех, пока было тесто. Солдатики пробовали рассчитываться, но благодетельная женщина отказывалась от платы и обижалась, говоря: «Разве не хотите принять от меня трудов?»

Вышло все тесто – скрылась и старуха. Никто не знает ее имени, но знает ее Всеведущий и, услышав искреннюю солдатскую молитву, пошлет ей Свое благословение.

Измученные и расстроенные, пришли наши полки на позицию, грустна и пустынна показалась она им. С каким-то тяжелым чувством всматривались они в шалаши, в которых так весело проводили канун битвы. «В трепетанье засохших веток, – говорит один из участников боя, – покрывавших наши жилища, будто слышались упрек и вопрос: где же ночевавшие здесь? разве они не возвратились? Вчера в этих самых шалашах раздавалась свирель, громкие песни – сегодня в них и кругом слышны одни молитвы. Вчера здесь было тесно: во всяком шалаше помещалось по четыре, по пять и даже по семь человек – сегодня в них два-три человека, да и те угрюмо выглядывали оттуда. Вчера были здесь говор, шум, игра – сегодня грусть, пустота, скука…

Наступила ночь; на бивуаке шла перекличка наличным людям и расчет. В эту минуту послышалось невдалеке, где-то на высоком дубу, заунывное кукованье кукушки, дополнившее печальную картину нашего бивуака после Инкерманского сражения».

Много было совершено в этот день никем не замеченных отдельных подвигов мужества и храбрости. Тарутинцы долго говорили о подвиге прапорщика своего полка Соловьева и капрального унтер-офицера Яковлева. Они рассказывали, что, бросившись на штурм укрепления, солдаты, добежав до рва его, остановились и стали перебрасываться каменьями с англичанами.

– Друзья, за мной! – крикнул прапорщик Соловьев, видевший нерешительность солдат, и бросился на вал вместе с унтер-офицером Яковлевым.

Оба они были заколоты англичанами, но вслед за ними ворвались солдаты и перекололи всех засевших в укреплении, мстя за смерть двух храбрых.

Немало было и других случаев самоотвержения, оставшихся неизвестными, и можно сказать, что весь бой состоял из ряда геройских подвигов полков, принимавших в нем участие. Многие из нижних чинов получили за свои подвиги ордена Св. Георгия, которые и раздавались на следующий день царскими сыновьями, Их Императорскими Высочествами Великими князьями Николаем и Михаилом Николаевичами.

Инкерманское сражение произвело такое сильное впечатление на неприятеля, что сгоряча союзные главнокомандующие хотели снять осаду, посадить войска на суда и оставить Крым. Правда, оправившись, они оставили свое намерение, остались по-прежнему под Севастополем, но из атакующих перешли в обороняющихся и стали окапываться со всех сторон из боязни, чтобы подобное сражение не повторилось снова.

Кровопролитный бой 24 октября дорого стоил как нам, так и союзникам. Обе стороны недосчитывались нескольких генералов, сотнями офицеров и тысячами нижних чинов. Все поле было усеяно убитыми и ранеными.