ограничений и попытки пропагандировать расовую гигиену в виде евгеники. Евреи были категорически против того и другого.

Нет сомнений в том, что евреи стремились получить внешние признаки социального подъема в Америке — например, начать работать в определенных профессиях или вступив в модные гольф-клубы. Но в основе многих из этих экономических достижений лежала открытая враждебность к культуре, политике и поведению класса протестантских брахманов. В этой связи определение «ассимиляции», данное Ярвином, должно быть проблематично. Как я утверждал в другом месте и развивал дальше в своей будущей книге, весьма сомнительно, что настоящая еврейская групповая ассимиляция когда-либо происходила в какой-либо нации в любое время. В Соединенных Штатах еврейская «ассимиляция» включала академическую деконструкцию культурных героев WASP (например, Т. С. Элиота, Рихарда Вагнера), патологизацию семьи WASP (Фрейд, Франкфуртская школа и их интеллектуальные последователи) и вооружение детей WASP во время революции «новых левых» 1960-х годов; еврейская идентификация участников Новых левых хорошо задокументирована. С исчезновением WASP как видимой культурной элиты еврейская культурная элита отличилась не тем, что следовала старым патерналистским культурным образцам WASP, а тем, что обратила свой взор на менее привилегированные белые классы и нацелилась на них с таким же враждебным отношением — очернением и демонизацией белых сельских жителей и их культуры, продолжающимся продвижение массовой миграции и патологизацией идентичности белых в целом.

Центральная проблема аргумента Ярвина состоит в том, что ни одна из худших идей и действий, стоящих на переднем крае того, что он называет «Собором», не имеет кальвинистского или «суперпротестантского» происхождения. Феминизм, культурный марксизм, современный потребительский кредит, хищнический международный капитализм, трансгендерность и концепция изменчивой сексуальной идентичности, исследования «белизны», космополитический плюрализм и философия открытых границ просто поражают однородностью своего еврейского происхождения. Ярвин подразумевает, что, поскольку эти идеи нельзя найти в Ветхом Завете («Мадианцы!» — восклицает он), то тот факт, что они были изобретены евреями, не имеет смысла. Ожидается, что мы поверим, что эти евреи просто подражатели WASP, несмотря на их еврейское воспитание, еврейских супругов и часто явно еврейскую самоидентификацию. Ярвин игнорирует то, что древний иудаизм — это просто шаблон для «жизни в мире», и что еврейство было оторвано своей исключительной зависимости от тонкостей иудаизма, по крайней мере, с эпохи маскилим. (Это одна из главных причин интенсивного еврейского чествования Спинозы, который рассматривался как провозвестник нового метода «быть евреем»). Как отмечали Роберт Амиот и Ли Сигельман, «еврейская идентичность превратилась из преимущественно религиозной в преимущественно этническую». [23] То, что мы видим сегодня, — это не случайная элита. Это не элита, построенная на мимикрии. Это кульминация исторической траектории евреев из постгетто — враждебной правящей элиты.

Достаточно взглянуть на пример старой Российской империи, чтобы увидеть, как евреи склонны рассматривать свои отношения с элитой, отношения, которые строятся на личных интересах, а не на подражании. Веками евреи довольствовались тем, что были близкими партнерами русской знати в экономической эксплуатации крестьянства. Однако как только крестьяне были эмансипированы и среди дворян установилось новое патерналистское отношение, которое привело к отмене определенных еврейских привилегий (налоговое хозяйство и содержание таверн), евреи первыми бросились на попытки финансового лишения своих бывших партнеров и когда это не удалось, в движение большевиков ради их полного уничтожение как класс.

Неужели антисемитизм может похвастаться «слишком большим количеством» доказательств?

Когда я впервые начал изучать антисемитизм и историю евреев, я был поражен тем, как антиеврейская критика часто сразу отвергалась в мейнстримной литературе как расплывчатые и фанатичные обвинения, построенные на стереотипах. Стандартная характеристика антисемитских материалов часто заключалась в том, что они основаны на своего рода ленивых рассуждениях (например, «антисемитизм — это социализм дураков»), изобилующих грубыми обобщениями о «евреях». Несомненно, существует некоторый материал, обычно возрастом в несколько веков, к которому, наверное, можно было бы применить эти описания.

Однако в более поздние периоды антисемитизм стал полагаться на доказательства и факты с определенным акцентом на названных лицах, их идеях и действиях, как на единственном возможном противовесе подавляющей силе и влиянию противостоящих сил. Не имея ничего, кроме правды на своей стороне, антисемиты все больше бросаются на то, чтобы предложить как можно больше в защиту своих аргументов. Как заметил Хиллер Беллок в своей книге «Евреи» (1922), когда таких людей, как немецкий историк Генрих фон Трейчке, заставили замолчать за то, что они публично жаловались на «несправедливое влияние евреев в прессе», а позже их сочинения были осуждены как «экстравагантности фанатиков», они в конечном итоге смогли расстроить их оппонентов только «цитированием огромного количества фактов, которые не могли не остаться в памяти». Идея о том, что кто-то может достоверно анализировать власть и влияние евреев, не будучи хорошо вооруженным фактами и данными, нелепа.

Остается простой факт, что писать или говорить о евреях — очень сложная задача — не только в интеллектуальном плане с точки зрения понимания соответствующих идей и огромного количества литературы, но и с точки зрения крайне негативного восприятия таких писаний. В некоторых странах отрицательный отзыв о евреях приведет к тюремному заключению. В большинстве случаев это может привести к потере средств к существованию. В целом это приведет к насмешкам, презрению и пренебрежению. Это так, независимо от уровня усилий, которые можно было бы вложить в такую работу. Честно говоря, я не могу придумать более неблагодарную задачу, которая приводит меня к убеждению, что должен быть хотя бы какой-то уровень фанатизма во всех, кто берется за перо таким образом.

Я помню мои первые встречи с работами Кевина Макдональда, и меня впечатлили библиография и масштаб чтения — гораздо больше, чем что-либо, к чему я привык в некоторых стандартных историях, которые я читал. Я был весьма ошеломлен тогда, когда начал читать некоторые из ранних критических отзывов о трилогии Макдональда, некоторые из которых были отрыгнуты совсем недавно, во время интервенции Кофнаса в 2018 году. Я имею в виду в основном обвинение в том, что Макдональд вырвал некоторые из сотен своих цитат «из контекста», как будто извлечение объективного факта из книги автора означает, что мы также обязаны принять или включить его или ее субъективное мнение. Некоторые из критических замечаний по поводу использования текстов Макдональдом были настолько инфантильными и педантичными, что вместо того, чтобы заставить меня пересмотреть полезность тезиса Макдональда, они заставили меня задуматься об абсолютной необходимости делать заявления о евреях как можно более «непроницаемыми». Конечно, ничего никогда не будет достаточно, чтобы умилостивить определенные элементы, но для нужных людей мне казалось, что хорошо цитируемая, подкрепленная доказательствами работа будет единственным способом преодолеть это интеллектуальное вмешательство.