До появления в «Л’Этуаль» Гальяно, извинившийся публично множество раз, был окружен пустотой. Художник, создававший по тридцать две коллекции в год – для Dior и собственной марки John Galliano, за три последних года сшил свадебное платье для Кейт Мосс, поработал консультантом на коллекции осень-зима 2013/2014 у Оскара де ла Ренты и прочитал серию лекций в лондонском Сент-Мартинсе. И все, дальнейшее, как сказано у Шекспира, – молчание. Еще была попытка провести занятия в нью-йоркской школе искусств Парсонс, но студенты принялись писать петиции, и все отменилось. Американская молодежь выступила с присущим всякой молодежи максимализмом. В России в первую очередь подумали о бизнесе[114].

– Все произошло быстро: мне было сделано предложение, мы обсудили обязанности, я согласился, – говорит дизайнер[115].

В сети «Л’Этуаль» с ее восемьюстами магазинами, годовой выручкой в полсотни миллиардов рублей в год и портфолио косметических средств в диапазоне от L’Oréal до Chanel давно задумывались о том, что бренд должен представлять человек, напрямую ассоциирующийся с миром прекрасного. Робкой попыткой выступить на этом поле стало сотрудничество с Патрисией Каас: певица, являющаяся для русских воплощением парижского шика, стала лицом сети, но никак не ее движущей силой[116]. Имя Гальяно прозвучало в кулуарах компании около года назад – на фоне уже заявленной цели быть для клиенток чем-то большим, чем ретейлер, и желания развивать линию демократичной косметики, которую сеть выпускает под своим именем. По словам генерального директора «Л’Этуаль» Татьяны Володиной, прежде чем приступить к активным действиям по хантингу Гальяно, она спросила Максима Климова, ныне покойного владельца сети: «Ты поддержишь меня?» Он ответил: «Конечно, да».

В этом коротком диалоге заключено нечто большее, чем просьба о выражении согласия с замыслом. Пятно на репутации Гальяно было столь неизбывно, что идея связать с ним свое имя и тем самым подвергнуть опасности компанию не пришла в голову никому на Западе, и работающие с западными поставщиками Володина и Климов не могли об этом не знать. Тем не менее они связались с Джоном и услышали, что ему их предложение интересно.

– К вам обратились с вопросом, по сути состоящим из двух ключевых слов: «красота»[117] и «Россия». Какое из них показалось наиболее привлекательным, и самое главное – почему? – спрашиваю я у Гальяно.

– Оба. Но в первую очередь – «красота». Я люблю создавать что-то новое, и, как вы знаете, на моей предыдущей службе получил огромный опыт в этой сфере: вместе с парфюмерами и визажистами придумывал все – от концепций до упаковок, работал бок о бок с великими мастерами своего дела и многому научился. Тот факт, что Гальяно откликнулся на предложение о работе в индустрии красоты, людям несведущим кажется компромиссом и попыткой перемены участи:[118] мол, дизайнер будет не кроить, а придумывать помады и блески, талант пропадет. Однако красота – часть моды, ее естественное продолжение.

К теме красоты обращаются все великие дизайнеры[119]. Мадемуазель Шанель подарила женщине своего времени характер, создав Chanel № 5. В 1979 году Ив Сен-Лоран выпустил помаду № 19 своего фирменного оттенка «фуксия», а позднее запустил и целую парфюмерно-косметическую линию. «Мне нужно было создать лицо для женщины, которую я одеваю», – объяснял он. В 2006 году, прежде чем вернуться к женской моде и сделать первую коллекцию под собственным брендом, Том Форд представил аромат, а впоследствии и коллекцию макияжа. Сегодня диктовать моду в индустрии красоты стремятся все ведущие Дома: только за последние два года в этой сфере с огромным успехом выступили Dolce&Gabbana, Michael Kors, в сентябре ожидается дебют Gucci. Как писал русский Vogue в 1998 году в своем первом номере: «Гальяно просто создан для Dior прежде всего потому, что разделяет его всепоглощающую страсть к женственности». А что может быть женственнее, чем заключенная в изящный футляр пудра? Как еще пропеть оду женщине, если не предложить ей обезоруживающую помаду, чувственный запах?

Баловнем моды Гальяно стал почти сразу, встав со студенческой скамьи[120]. Свою дипломную коллекцию «Невероятные» в 1984 году в Сент-Мартинсе, знаменитом английском колледже моды и дизайна, он посвятил теме французского постреволюционного движения: создал восемь нарядов, которые немедленно были куплены хозяйкой престижного лондонского бутика Browns. Джон стал звездой Лондона. А вскоре и Парижа, встав у руля Dior.

На пост главного дизайнера Dior Гальяно заступил в 1997 году. «Женщина, которая наслаждается своей женственностью» – так молодой дизайнер описал новый образ, предложенный им для французского Дома. И стопроцентно совпал в этом и с его ДНК, и с ожиданиями клиенток. Вдохнуть второе дыхание в застывший в своей респектабельности Дом сумел именно он – эмигрант из Гибралтара, трудный подросток из южного Лондона, легенда Сент-Мартинса. Молодой дизайнер принес с собой энергию, страсть и безграничную фантазию, опирающиеся на наследие великого кутюрье и историю мировой культуры. Так Diоr вновь стал ультрамоден: его показы было невозможно пропустить, а потом и забыть. В первом ряду сидели самые знаменитые редакторы, актрисы и it girls, а по подиуму шагали его подруги – Наоми, Кейт.

Все, к чему он прикасался, превращалось в золото. Профессионалы моды любят пересказывать историю о том, как свое имя получил один из самых знаменитых ароматов Dior. Гальяно, возможно не очень уверенный в своем знании языка, поначалу мало говорил в офисе по-французски. На все вопросы отвечал коротко: «J’adore!» «Джон, сколько времени?» – «J’adore!» «Ты хотел бы пойти на ланч?» – «J’adore!» На собрании по поводу создания нового аромата: «Джон, что бы ты сказал, если бы мы…» – «J’adore!»

Историю и культуру России он тоже всегда обожал. В 1994 году в Париже Гальяно представил весенне-летнюю коллекцию «Бегство принцессы Лукреции из большевистской России». В ее основу легла случайно услышанная конспирологическая версия, согласно которой Анастасия, одна из великих русских княжон Романовых, чудом избежала гибели и бежала в Европу. В роли русской принцессы на дефиле выступила совсем юная Кейт Мосс[121].