— Ее первый хозяин был плейбоем из Манхэттена, — рассказывал продавец. — Я уступлю ее вам по цене нового спокойного «Седана» 1920 года, что скажете?

— Мне нужно обговорить с женой.

Продавец кивнул и оставил нас наедине.

— Все дело в материалах. Всем богачам это известно. Конечно, мы можем купить машину поновее по той же цене, но внешний вид и ездовые качества будут не те.

— Мы можем себе ее позволить, да?

— За нее заплатит наша дорогая подруга Майра Харпер, — ответил он, намекая на гонорар, только что полученный за права на экранизацию очередного рассказа, «Майра Харпер знакомится с его семьей».

Я провела рукой по нагретому солнцем сиденью.

— Поверить не могу — наша первая машина. Мы теперь совсем взрослые.

Неделю спустя мы колесили по пригородам в поисках коттеджа в аренду. Объехав с полудюжины городков между Руем и Бриджпортом, мы влюбились в облицованный серой плиткой дом в Вестпорте, штат Коннектикут, милях в сорока от Нью-Йорка. Широкое крыльцо напоминало мне о родном доме, а проходящая мимо дорога через несколько сотен футов приводила к океану, от которого у меня захватывало дух.

Раньше я не видела водоема крупнее озера. Неподалеку находились пляж и яхт-клуб, в который можно было вступить на лето. Мы решили, что дом подойдет идеально; у Скотта будет пространство для работы, а у меня пляж, клуб, океан и бесконечные мили загородных дорог, чтобы исследовать их на велосипеде и пешком.

Мы сообщили агенту по недвижимости, что снимем дом до конца сентября, а потом вернулись на Манхэттен собрать вещи.

В первый вечер на новом месте мы поставили на крыльце два потрепанных кресла-качалки и, закутавшись в пледы, пили шампанское при свечах. В воздухе пахло солью и холодной влажной землей. Было слышно, как на берег ритмично накатывают и снова отступают волны.

— Я всегда думал, что так и звучит война, — задумчиво произнес Скотт. — Этот тяжелый рокот выстрелов в отдалении… Тогда я был уверен, что пойду на войну, но все равно не представлял себя в бою… Так ни в одном и не поучаствовал.

— И это хорошо.

— Может быть. Но Банни вернулся. И Бишоп, и Биггс.

— Ну, твое имя начинается не на «Б», так что тебя точно ждали бы неприятности.

— Как же я любою тебя за эту живость мысли, — улыбнулся Скотт.

— Мне этот звук напоминает об истории, которую рассказывала мама — как их дом в Кентукки бомбили войска Союза. Ей было пять лет, и война близилась к завершению, но еще не совсем закончилась. Им пришлось бежать в какую-то деревню, а оттуда в Канаду, куда перебрался ее отец, чтобы его не арестовали за пособничество Конфедерации.

— Он оставил свою семью жить в Кентукки?

— Они владели огромной табачной плантацией и несколькими печами. Нужно было, чтобы бабушка присмотрела за всем этим.

— У него были рабы?

— Разумеется. Мама говорит, на плантации стояло шесть домов для рабов, но ее и других детей никогда туда не пускали. Это забавно, потому что я-то все время проводила в доме старой тетушки Джулии, а единственное различие было в том, что она получала за это деньги.

— Кстати, Фаулер обещал позвонить тебе и сказать название агентства, в котором можно найти экономку.

— Слава Богу!

— Он точно подскажет, где найти лучшую, — больше, чем у Фаулера, денег только у Бога.

— Чем занимается его семья?

— Инвестициями. — Скотт пустился в объяснения, что такое акции, облигации, торги и процентные ставки. Я слушала, затаив дыхание, и тут же забыла все, что узнала. Осталось только осознание, что ничего интригующего в инвестициях нет.

— Так или иначе, — он вернулся к изначальной теме, — при всем уважении к твоему деду не могу представить, чтобы я вот так покинул семью.

— Все разрешилось наилучшим образом. После того, как президент Грант его помиловал…

— Его помиловал президент?

— Ну да. Кто бы еще мог это сделать? А когда они вернулись, его почти выдвинули в президенты, а потом он получил место в сенате. Там познакомился с моим двоюродным дедушкой, они свели маму и папу. Видишь, не останься бабушка вести дела, пока его не было, я бы сейчас здесь не сидела.

— Вот как ты это видишь? — рассмеялся Скотт. — Не уверен, что между этими событиями есть связь.

— Есть, конечно. Все взаимосвязано.

— Все это произошло бы и в том случае, если бы он взял семью с собой.

— Если бы Союз заполучил его земли, то нет. Тогда он стал бы бедняком, а для политики нужны деньги. Вот почему мой папа просто судья.

— Просто! — воскликнул Скотт. — Да он в шаге от того, чтобы числиться самой значимой фигурой в штате.

— И отлично, если хочешь знать мое мнение. Если бы он забрался выше и получил больше власти, то отрастил бы бороду и попытался занять место самого Зевса.

— Интересно, какую историю будут рассказывать о нас наши дети?

— Уж поромантичней, чем о двух сенаторах-сводниках.

— Они скажут, что нам суждено было быть вместе, несмотря ни на что. Звезды выстраивались перед нами в ряд, нам улыбались боги… А где-то, наверное, случилось цунами, просто мы о нем еще не слышали.

— Похоже на гомеровский эпос. Выпей еще бокал и расскажи, что дальше.

Ладлоу сдержал обещание и на следующей неделе сообщил нам название агентства. Я очень обрадовалась — нам и впрямь нужна была прислуга. Но я не торопилась никого нанимать, пока не закончились чистая одежда, чистая посуда и не опустела кладовая. Медовый месяц продолжался и, поскольку мы были счастливы в доме на Компо-роуд, нам не хотелось разрушать тот идеальный мирок, в котором мы находились вот уже почти два месяца.

Когда срок все же подошел, я наняла японского мальчика по имени Тана. Традиционная прислуга — женщины — уже работали в домах, где хозяйки с зимы планировали свой летний отдых. Я никогда не смогла бы так все продумывать. Тана был тихим и расторопным пареньком. Он очень мне нравился, но Скотт и Джордж не давали ему покоя, говоря, что Тана — это уменьшительное от Танненбаума, и объявив его немецким шпионом под прикрытием.

Мое время протекало так, как я и предполагала: я плавала в бассейне клуба и в море, исследовала местность, писала письма друзьям, родителям, братьям и сестрам, а также друзьям Скотта, которые теперь стали и моими друзьями. Я читала все, что мне советовали, и всерьез увлеклась созданием новых коктейлей для Скотта и все возрастающего числа гостей. Ладлоу и Алек к концу лета практически поселились у нас, нередким гостем был и Джордж.

Скотт редактировал свой новый сборник рассказов «Эмансипированные и глубокомысленные» и набрасывал главу за главой роман «Полет ракеты», которому предстояло стать «Прекрасными и обреченными». Время от времени он ездил в Нью-Йорк на деловые обеды с представителями «Скрибнерс» и киноиндустрии. Продал права на экранизацию трех рассказов — вот где настоящая золотая жила — и искал еще более выгодных сотрудничеств.