но оргазма так и не было. Я, наверное, была расстроена из-за Джулиана. Обычно у меня все идет хорошо, осечки не бывает.

— Мне кажется, вам надо ехать прямо домой и сказать обо всем родителям.

— В единственном числе. Мать не в счет, а где отец — точно не знаю. Он ужасно много путешествует. Секретные миссии. Не исключено, что он во Вьентьяне, до меня доходили сведения. Говорят, сейчас с ЦРУ дело швах.

— А нет такого места, которое вы называете домом? — спросил я.

— У нас с Джулианом было чувство, будто у нас есть дом, а потом он рассердился из-за того, что я забыла принять таблетку. Он очень вспыльчивый. Он говорит: «Если я буду вынужден все время напоминать тебе об этом, я лишусь свободы самопроявления, ты разве этого не понимаешь?» У него есть теория о том, что женщина всегда хочет кастрировать мужчину, и один из способов — лишить его возможности самопроявления.

— А вам с ним было просто?

— Мы могли обсуждать все что угодно, — сказала она с блаженной улыбкой, которую вызвало воспоминание — травка, видно, снова возымела действие. — Искусство, секс, Джеймса Джойса, психологию.

— Вам не следует курить эту гадость, — попытался я увещевать ее.

— Травку? Но почему? Ничего дурного в ней нет. Кислота [73] — другое дело. Джулиан хотел, чтобы я попробовала кислоту, но я сказала ему, что не желаю. Ну, в смысле, не желаю калечить мои хромосомы.

Временами я ни слова не понимал из того, что она говорила, и однако мне казалось, что я могу слушать ее до бесконечности и мне не надоест. В ней была какая-то мягкость и женственность, и этим она напоминала мне мисс Кин.

Непонятно, как такое дикое сравнение родилось у меня в голове, но, может быть, это и было следствием того, что Тули называла «балдеть».

13

Когда поезд въезжает в большой город, мне каждый раз это напоминает завершающие такты увертюры. Все сельские и городские темы нашего долгого путешествия зазвучали вновь: фабрика сменилась лугом, лента автострады — деревенской просекой, газовый завод — современной церковью; дома начали наступать друг другу на пятки, все чаще стали появляться рекламы автомобилей «фиат»; проводник, тот, что принес мне кофе, пробежал по коридору, спеша разбудить важного пассажира; наконец исчезли последние поля и остались одни лишь дома — дома, дома, бесконечные дома, и вдруг замелькало слово «Милан».

— Вот мы и приехали, — сказал я Тули. — Хорошо бы нам позавтракать. Это последняя возможность сытно поесть.

— А ваша мать… — начала было Тули.

— Тетя, — сказал я. — Вот и она сама…

Она шла вслед за проводником по коридору. Мне давно следовало бы догадаться, кто был этот важный пассажир. Она подошла к дверям купе, где мы сидели, и сморщила нос.

— Чем вы тут занимались? — спросила она.

— Курили и разговаривали, — сказал я.

— Ты как-то необыкновенно оживлен, Генри. Совсем на тебя не похоже. — Она снова понюхала воздух. — Я готова поверить, что бедный Вордсворт все еще с нами.

— Колоссально! Это я к тому, что вы знаете Вордсворта.

Проводник прервал наш разговор:

— Il y а un monsieur qui vous demande, madame [74], — сказал он, обращаясь к тетушке.

За ее спиной через окно я увидел на перроне между тележкой с газетами и тележкой с напитками очень высокого худого человека с красивой седой шевелюрой — он отчаянно махал зонтиком.

— Это Марио, — сказала тетушка, даже не обернувшись. — Я писала ему, что мы собираемся завтракать в Милане. Он, очевидно, заказал завтрак. Идемте, дорогая, идем, Генри, у нас очень мало времени.

Она прошествовала к выходу, мы за ней, и, сойдя со ступеней, упала в объятия седовласого господина, который, прежде чем поставить ее на землю, с минуту подержал на весу сильными мускулистыми руками.

— Madre mia, madre mia [75], — повторял он прерывающимся от волнения голосом. Он опустил ее на землю, как хрупкий сосуд (сама мысль о тетушкиной хрупкости не могла не показаться смешной), выронив при этом зонт.

— Скажите на милость, с чего это он вас так называет? — спросил я шепотом. Очевидно, под воздействием травки я сразу почувствовал глубокую неприязнь к этому человеку, который теперь целовал руку Тули.

Я знаю его с младенчества, — сказала тетушка. — Это сын мистера Висконти.

Он был театрально хорош собой и напоминал стареющего актера. Мне совсем не понравилось, как он сразу же принялся очаровывать Тули блестками своего репертуара. После взрыва эмоций при виде тетушки он взял под руку Тули и теперь вел ее по платформе к ресторану впереди нас — он держал зонтик за нижний конец, изогнутой ручкой вверх, словно епископский посох. Глядя на его седую голову, склоненную к Тули, можно было и впрямь подумать, что это епископ, наставляющий с гипнотической убедительностью неофитку на беспорочный путь.

— Чем он занимается, тетя Августа? Он актер?

— Он пишет стихотворные драмы.

— И может на это прожить?

— Мистер Висконти положил на его имя немного денег перед войной. К счастью, в швейцарских франках. Еще я подозреваю, что он берет деньги у женщин.

— Довольно отвратительно в его возрасте, — сказал я.

— Но он может заставить женщину смеяться. Посмотри, как смеется Тули. Отец такой же. Это лучший способ завоевать женщину, Генри. Женщины мудрее мужчин. Они знают, что надо занять чем-то промежуток от одного соития до другого. В моей молодости женщины почти не курили. Осторожней, не попади под тележку!

В голове все еще шумела зловредная травка.

— Он родился, очевидно, когда вы уже познакомились с мистером Висконти?.. Вы мать его тоже знали?

— Не очень хорошо.

— Судя по нему, она была красивая женщина.

— Я плохой судья. Я ее терпеть не могла, она меня тоже. Марио всегда считал меня своей настоящей матерью. Мистер Висконти называл ее белокурой коровой. Она была немка.

Марио Висконти заказал saltimbocca Romana [76] на каждого и бутылку фраскати. Тетушка заговорила с ним по-итальянски.

— Простите нас, — сказала она, — но Марио не говорит по-английски, а мы с ним очень давно не виделись.

— Вы говорите по-итальянски? — спросил я Тули.

— Ни единого слова.

— Но, как мне показалось, вы оживленно беседовали.

— Все без слов было понятно.

— Что именно?

— Ну, я ему вроде как понравилась. Что значит cuore? [77]

Я с негодованием поглядел на Марио Висконти и увидел, что он рыдает. Он непрерывно говорил, помогая себе жестами, и один раз даже поднял и подержал над головой зонтик. В короткие интервалы между фразами