и многие на этот трибуне. Ведь служба в армии считается почётным долгом, а не обязанностью. Некоторых вон тех стариков, что сидят повыше, я даже помню. Как например Торана Хаффана. Он же когда-то был главнокомандующим Анхабари, да! А двое его сыновей до сих пор являются верными генералами Песков и Солнца. Эх… это были золотые времена.

Лансемалион Бальмуар больше слушал и говорил лишь по необходимости, что, впрочем, Изабеллу вполне устраивало. С ней и так особо никто не общался, а с цифрами и формулами диалога не построишь.

Почему вдруг учительницу вдруг решили пригласить на главную трибуну? О, ответ лежит на поверхности и скоро виновница выйдет на горячий песок. Вернее, уже вышла. В этот раз вместо брони она снова облачилась в красочное платье с десятками шлейфов подобным гимнастическим лентам.

А далее началась постановочная пьеса. Слабые враги и отточенный в балетной школе танец. Броня здесь и не нужна, ведь бой исключительно показательный, это даже скорее не бой, а именно что пьеса из одного акта. Их тоже порой вставляли между кровавыми сражениями, для разнообразия.

За исключительной растяжкой и гибкостью натренированного тела с удивлением следила не только Изабелла, но и другие мастера. Жестокий и беспощадный учитель сидел рядом со своим другом на три метра выше аристократа, скрытный охотник за головами предпочёл купить обычный билет и находился среди зрителей. Найти можно и других, а пригласила всех сама ученица, которая что-то приготовила.

Огненная Бестия сама составила пьесу и всего сценария не знал никто, кроме самих актёров и непосредственно мастера балета, который следил за каждым шагом ученицы. Так что происходящее действительно в некоторой мере являлось сюрпризом и имелось место для интриги. Хотя лично Ланс уже узнал откуда растут ноги сюжета, ведь в качестве сценария зачастую использовали известные события прошлого.

В центре внимания находилась сама Ада и Алентина. Последняя, к слову, вообще не училась балету, однако две главные роли должны были принадлежать магу огня и магу воду. С последним возникли некоторые проблемы, но как оказалось ледяная воительница обладала настоящей грацией. А что ещё главное, она являлась сильным магом льда и это позволяло создать лучшие декорации.

Птицы из кристального льда летали по всей сцене и пламя играло лучами света в их детализированном оперении, пока две воительницы пробирались к главному антагонисту пьесы. Сверкало копьё и резал меч, бой действительно не имел ничего общего с реальной битвой. В танце кружились все актеры, а когда-то кого-то касалось копьё, то сразу же тело покрывалось коркой льда, что означало смерть. На деле же оружие в руках всех являлось бутафорским: куча спецэффектов и ни одной реальной раны. Даже огненный меч Ады якобы поджигал заживо врагов, но огонь этот создавали сами актёры, являющиеся магами огнями. Очень красиво, очень зрелищно… но это никогда не заменит желания зрителя посмотреть на настоящую смерть и кровавую бойню.

Также огромное внимание уделялось тактильным моментам и зрительному контакту. Без слов нужно было передать зрителю всю важность некоторых моментов. Да и сама история рассказывала в первую очередь о любви между двумя противоположностями. Огонь и лёд сражались вместе, но не могли долго находиться друг с другом и лишь редкие прикосновения в моменты полного окружения могли успокоить их души.

Может показаться странным, что на главные роли выбрали двух девушек, но каких-то предрассудков в Эдеме не было. Более того, покрытая льдом Алентина вообще могла напомнить и мужчину, так что каждый зритель видел лишь то, что хотел. Но большинству граждан в любом случае плевать на то, кто там кого пола или вида: криерос, человек, зверолюд, женщина или мужчина — всё это не имеет никакого значения, ведь пьеса рассказывала о самых чистых чувствах, которые могли существовать лишь в момент невообразимой боли двух противоположностей.

И вот сразу пятеро врагов падают на землю, после серии метких ударов Алентины, чьё копьё сверкало подобно комете. Однако в последний момент один из актёров успевает сделать тычок меча и разбивает ледяной доспех. Грустная музыка обрывается.

— А говорят, что судьба ничего не решает, — как-то грустно произнесла Изабелла. — Пьеса напомнила мне оперу про Солнце и Луну. Скованные собой же они никогда не могут достичь друг друга, ведь это приведён к концу жизни.

Лансемалион Бальмуар тоже ни раз бывал на этой опере. Да, понятное дело, что сама история романтизирована, ведь луна — это спутник планеты, а солнцем называют родные звёзды в каждом из миров… Но сами пьесы от этого хуже не становятся, более того в них же рассказывается совсем о другом.

Сколько судеб было разрушено из-за дерзости и своеволия смертных? Иногда действительно стоит остановиться и смириться, иначе быть беде. Лёд не может существовать рядом с огнём, это же всем понятно. Однако время идёт, и короли влюбляются в крестьянок, простые солдаты решают заполучить не титул, а руку принцессы… Всё это ведёт к конфликтам и боли. Хуже всего, когда боль обоюдная, ведь не понимающая своего долга принцесса может ответить взаимностью простолюдину, что приведёт скорее к войне, чем к хорошему концу.

Аристократ даже на секунду задумался о своём будущем. Ведь ситуация с братом очень похожа на сыгранную только что пьесу. Конечно, хочется убедить Адриона в неэффективности его планов и методик, доказать ему на практике ошибочность выбранного пути. И хочется верить, что он всё поймёт и… наверное наивно будет полагать, что всё станет как прежде. Как и борьба будет несомненно яростной, ведь брат верит в правильность своего решения, иначе бы не пошёл на ту бойню. Чтобы заставить его признаться ошибку… нужно будет разгромить его и лишить всякой возможности к сопротивлению. Ведь признать глупость затеи будет означать бессмысленность всех прошлых жертв.

Будет тяжело, возможно, кому-то придётся умереть, чтобы что-то доказать. Это наиболее вероятный вариант, альтернативу которому Лансемалион Бальмуар уже продумывает. Но будущее оставалось неопределённым и тёмным, а в самые тяжёлые ночи в сознании всплывали свойственные для смертного с критическим мышлением вопросы: а что, если это я не прав?

Более того с каждым новым шагом становился всё сильнее страх. Все действия приближают аристократа к цели, но… так что будет при личной встрече? Как он себя поведёт? Что сделает? Возможно, эмоции возьмут верх и всё станет пеплом в собственных руках. А если всё пойдёт по наихудшему сценарию… получится ли убить брата или рука вдруг дрогнет в последний момент? В такие моменты Ланс сожалел, что не стал полностью бесчувственным.

Тем временем актёры уже попрощались, но почему-то сама Ада никуда не уходит и что-то странное говорит комментатор. Неужели будет что-то ещё? Серьёзный бой? Но на Великой Арене в платье особо не поражаешься, нужна нормальная и надёжная броня, ведь бои здесь довольно серьёзные. Громкий голос же продолжал что-то там твердить про неоднозначность сюжета и как-то оправдывать появление нового противника, который уже вышел на другой стороне арены.

— О, великий Этий сжалься же ты надо мной, — шокировано произнёс Ланс и опёрся щекой на подставленную ладонь. — Опять этот урод? Как он сюда пробрался?

Изабелла немного удивилась такому поведению аристократа, но мудро промолчала. Но она примерно понимала, что всё же происходит. Ученица рассказывала ей о некоторых вещах, в том числе поделилась некоторыми деталями паломничества. В основном это были возмущения и сетования на бессмысленность данного мероприятия, что лично для учительницы звучало крайне странным. Ведь именно это паломничество в результате и помогло ей найти себя пусть и спустя десятки лет.

— Чёртов засранец, откуда у него только деньги на взятки? Хотя одними взятками тут не обойдёшься, — аристократ продолжал возмущаться, его не на шутку разозлило происходящее. — Если только не купить кого-то с главной трибуны. Вот же мразь. А чем только эта бестия думает? Мало ей было паломничества, так ещё теперь и это!

Несмотря на костюмы все сразу же узнали бесчестного Нуму, да и сам комментатор ничего скрывал. Без руки, с деревянной ногой… но вроде не пьяный. Впрочем, это мало что меняет и вообще не успокаивает Ланса. Хотя сильнее него от эмоций побелел Торан Хаффан,