После пожара в «Гаване» Клим привел Марту к себе. На следующий день сходил с ней на пепелище, нашел две тарелки: одну с Парижем – целую, другую с Венецией – с отбитым краем.

Против Марты Ада возражать не посмела – все-таки мадам устроила ее гувернанткой к Уайерам. Без этой работы на что бы она жила?

– Марта хорошая тетка, только совсем разуверившаяся, – сказал Клим, заглянув к Аде за оранжевую занавеску.

– Без вас знаю.

Марта пила чай и грозилась подать в суд и на американское, и на итальянское правительство.

– Страховка и половины убытков не покроет, – горько вздыхала она. – У меня один рояль сколько стоил! А мебеля? А клиентура? Все, пропало дело.

Отец Серафим не понимал ни слова, но утешал ее:

– Ничего, барынька, образуется. Бог дал – Бог взял. А имущество – дело наживное.

Клим сказал ему, что у Марты сгорел ресторан. Батюшке ни к чему были лишние подробности – ему и так жилось нелегко: хотел быть со своей супругой – не получалось, хотел Господу служить – не давали, хотел мыла купить – не на что. В китайской бане, как последний босяк, мылся водой, оставшейся от клиентов побогаче. Единственная отрада – разговоры с точно такими же горемыками. После обедни заштатные священники собирались на лавочке у церковной ограды, обсуждали вопросы веры, подлость большевиков и предательство Антанты. Нашумятся, навоюются – на сердце легче.

Клим все еще чувствовал на себе отпечатки Нининых ладоней – как ссадины, когда крови нет, а больно.

Любви надо бы развиваться наоборот: сначала слепое пятно в памяти, потом тоска, но с каждым днем на душе все яснее и радостнее. Потом удивление, открытие: твоя женщина прекрасна, – затем удар в сердце: «Вот она!» – и барышня исчезает. А ты весел и беззаботен.

Иногда ночью Клим выбирался из жаркого марева комнаты и шел гулять.

«Человек-невидимка» – так называлась одна из книг Ады. Человек-невидимка знал все обо всех, но никто не хотел знать о нем. Человек-невидимка нашел Нинин дом и вычислил, за какими окнами ее спальня.

За что любить настолько чужую женщину? Во всем иностранку? «Белого дьявола», которого ненавидишь жестокой туземной ненавистью: ей плевать на твоих богов, она готова стрелять по тебе из тяжелых корабельных орудий только потому, что ей что-то недодали. И ты совершенно бессилен: ты не можешь противостоять ей, наглой колонизаторше, истребляющей все, чего она не понимает.

Возможно, причина в особом законе природы, который иногда велит людям совершать глупейшие, бессмысленные действия. И вот лежишь на брюхе, как касатка, выбросившаяся на берег, и медленно погибаешь от собственной тяжести.

А может, все гораздо проще: нет никакой графо-дракуловской магии, вечного зова и вечной любви. Все дело в том, что ты не желаешь быть отвергнутым. Не хочешь принять тот факт, что женщина взвесила твое сердце на ладони и сунула в мусорный бак. Силишься разъяснить, показать ей, насколько она ошиблась… Кому это надо?

Интересно, изменяет Даниэль Бернар супруге? Если да, то с кем? Он уехал от Эдны сразу после свадьбы – на полгода! Клим бы ни за что не бросил свою жену по доброй воле.

Тамара Олман научилась жить вне времени. Если думать о завтра, то всегда думаешь о смерти. Если думать о вчера, терзаешься бесконечными «За что?!». Если думать только о сегодняшнем дне, можно решать алгебраические уравнения и восхищаться изысканной гармонией результата. В дне сегодняшнем можно читать стихи Хафиза,[27]кормить птиц и слушать Нину Васильевну, женщину с глазами-авантюринами, которая так уморительно передразнивает Лемуана:

– Мадам, я опять со всеми переругался и уехал на маньчжуре злоупотреблять рисовой водкой. Бегите за мной и умоляйте вернуться! Скажите мне, что я великий человек и скоро достигну больших высот – хотя бы на виселице!

Эта женщина нравилась Тамаре. Как уравнение, как строки Хафиза о вине и чернобровых прелестницах.

Ей чуть-чуть не хватало лоска, колониальной ленцы, безмятежной уверенности в своем значении. Впрочем, Нине Васильевне все прощалось за ее неправильную, большеглазую красоту. За то, что с ней всегда было весело и свежо.

– Ты влюбилась в нее, – улыбался Олман.

– Скорее удочерила.

Нина Васильевна была молодым, здоровым хищным зверьком. Такого хочется принести из леса, спрятав за пазухой. От него ничего не требуется – ни преданности, ни способностей к дрессировке. Пусть просто будет. А если начнет драть мебель – ну что ж, купим новый диван.

– Вы куда-то уезжали, Нина Васильевна? – спросила Тамара. – Вас не было в городе несколько дней.

Честные глаза.

– Я сидела дома. У меня пропал голос, поэтому я не отвечала на телефонные звонки.

В другой ситуации Тамара позволила бы ей вывернуться. Но сейчас на кон было поставлено слишком многое.

– Сегодня с утра ко мне заходил сотрудник американского посольства в Пекине – Рой Андерсен. Вы, верно, его знаете?

Нина Васильевна опустила взгляд и ничего не ответила.

– Мистер Андерсен сказал, что вы ездили в Линьчэн – ради Даниэля Бернара.

Торопливой скороговоркой:

– Я подумала, что мы должны позаботиться о гражданине Чехословакии.

Тамара нахмурилась:

– Полноте. Вы не из тех, кто будет спасать всех чехов, занесенных в Китай. Вам что-то понадобилось от мистера Бернара. Могу я узнать что?

– Нет.

Они обе понимали, сколь многим Нина Васильевна обязана семейству Олманов. Тамаре вечно хотелось предъявить права на благодарность («Вы не можете мне отказывать!»), но Нина Васильевна упрямилась изо всех сил. Она не признавала вассальных отношений.

Тамару бесила эта несговорчивость, но будь Нина Васильевна послушной левреткой – она бы давно выставила ее за дверь.

– Мой муж ходил на банкет в честь возвращения мистера Бернара, – произнесла Тамара, стараясь не опускаться до тона классной наставницы. – Почему вас туда не пригласили? Хотя бы из любезности…

Секундное смущение, потом хмурый взгляд – почти ненавидящий.

– Я не знаю. Возможно, Даниэль не хотел, чтобы его жена видела нас вместе.

Тамара всплеснула руками:

– Не пугайте меня!

– Ничего не было. Мы просто понравились друг другу.

– Я думаю, что вы действительно понравились мистеру Бернару, – медленно произнесла Тамара. – Но вас и Иржи не пригласили на банкет потому, что он догадался, кто вы такие. Он решил не заострять внимание на чехословацком консульстве. На банкете была вся элита – от генерального консула Британии до японского принца. Захват «Голубого экспресса» – это международный скандал, о котором писала мировая печать… – Как Тамара ни сдерживалась, все же досада вскипела в ней. – Вы понимаете, как вы рисковали, отправляясь на встречу с человеком, который водит дружбу с дипломатами и раз в полгода ездит в Европу? Он наверняка в курсе, что никакого консула Чехословакии в Шанхае быть не должно!