Кивнув, Джемма быстро расставила на доске фигуры и двинула ферзевую пешку на d-4.

Бомон сделал аналогичный ход на d-5. Для первого дня очередной партии этого было достаточно.

Герцог поднялся со стула. Как он все-таки удивительно красив, подумала Джемма, невольно залюбовавшись им. Неудивительно, что он приобрел такое влияние в парламенте.

– По правде говоря, я зашел к вам, чтобы кое о чем вас спросить, Джемма, – сказал Бомон.

Герцогиня промолчала, всем своим видом выражая удивление.

– Ваше возвращение из Франции имеет целью зачатие наследника, – продолжал он. – Имеете ли вы какой-либо конкретный план на этот счет?

«Другими словами, не желаете ли вы отправиться со мной в постель?» – мысленно расшифровала смысл его слов Джемма. Неожиданно для нее самой предложение герцога показалось ей интересным.

– Я спросил потому, что если Вильерс вдруг поправится и выиграет матч, это изменит наши планы.

Джемма напряглась.

– Вы полагаете, что я стану призом для победителя? – спросила она. – Уверяю вас, что никогда не сделаю ставкой в игре ни себя, ни свое тело.

– Проблема не в том, одариваете ли вы кого-либо своей благосклонностью или нет и кого именно, – без тени волнения ответил Бомон. – Поймите, доведись Вильерсу выиграть матч, весь Лондон будет убежден, что вы делите с ним постель. Правда это или нет, не будет иметь никакого значения.

– Я не согласна, что это не имеет значения, – с обидой возразила герцогиня. – Говоря так, вы допускаете, что ваш наследник может оказаться ребенком Вильерса!

– Вы меня неправильно поняли, Джемма. – Бомон, как всегда, оставался спокоен и терпелив. – Я прекрасно знаю, что вы не из тех дам, которые готовы понести от кого угодно.

У нее сжалось сердце – это было уже явное оскорбление, нанесенное с холодным расчетом и прямо в сердце противника. В своей частной жизни Джемма никогда не ладила с реальностью и логикой. Реальность заключалась в том, что, живя в Париже, герцогиня изменяла мужу, хотя, разумеется, ее временные союзы не приводили к рождению детей. В понимании Джеммы тот факт, что Бомон открыто изменял ей как в прошлом, так, по-видимому, и теперь с той или иной своей любовницей, был гораздо более тяжким прегрешением.

– Если наш ребенок будет зачат сейчас, когда столь силен интерес к вашему матчу с Вильерсом, – гнул свою линию Бомон, – многие сочтут его незаконнорожденным. Самое малое, дитя рискует потерять право на наследство, что поставит под удар его будущее счастье.

– Вы правы, – согласилась Джемма.

– Было бы разумнее просить вас прекратить матч, но я взял себе за правило никогда не просить у других политиков того, что они не могут мне дать, такого же правила я придерживаюсь и в домашних делах.

– Если вы плохо себя чувствуете, я тотчас откажусь от игры с Вильерсом. Что, у вас опять был обморок?

– Слава Богу, нет.

– Тогда лучше все-таки подождать с… близостью до окончания матча, как вы и сказали.

Герцог поклонился:

– В таком случае…

– Но это не означает, что вы можете заигрывать с многоуважаемой мисс Татлок. Не забывайте, я нахожусь в добром здравии и отнюдь не собираюсь зачахнуть от неизлечимой болезни.

– Рад это слышать.

– Боюсь, мисс Татлок не разделила бы вашей радости.

– Подумать только, герцогиня Бомон ревнует! – рассмеялся Элайджа, и его смех порадовал Джемму еще и потому, что смеялся Бомон чрезвычайно редко. – Я уж и не надеялся дождаться этого дня! Должен признаться, это побуждает меня относиться к мисс Татлок более снисходительно.

– Я никогда не умела делиться, Элайджа, как вы убедились вскоре после нашей свадьбы, не правда ли? – парировала Джемма, поднимаясь со стула.

Он хотел ответить, но герцогиня не желала больше слышать ни гладких дипломатичных объяснений, ни извинений – бросив на него загадочный многообещающий взгляд, какими обычно одаривают любовников, она привлекла мужа к себе и приникла к его губам.

О, как свеж и сладостен был их вкус! Поцелуй должен был стать для Бомона предупреждением, обещанием, знаком ее власти над ним. Но в тот момент, когда ее рука обвила шею мужа и они сильнее прильнули друг к другу, Джемма вспомнила то, о чем совершенно забыла за годы жизни в Париже: поцелуи Бомона имели совершенно особое воздействие на нее – они снова превращали ее в юную, ранимую и беззащитную женщину, проплакавшую многие месяцы напролет после разрыва с мужем.

Джемма отскочила от герцога, едва не опрокинув шахматный столик, и постаралась придать своему лицу безмятежное выражение, чтобы Бомон не заметил ее смятения.

– Это предупреждение? – спросил он, испытующе глядя на нее темными непроницаемыми глазами.

Ах, как хорошо он ее знал… На мгновение сердце Джеммы снова болезненно сжалось, но она нашла в себе силы улыбнуться:

– Именно так, Элайджа, именно так.

Тем же вечером,

в значительно менее фешенебельном районе Лондона

Когда мисс Шарлотта Татлок обдумала события последних недель, у нее от восторга закружилась голова. Увы, не такова была реакция ее сестры Мей – обуреваемая сомнениями и дурными предчувствиями, та пришла в ужас от появившихся в газетах намеков на теплые отношения Шарлотты с герцогом Бомоном.

– Нет, я не верю! – в который раз принялась кричать Мей. – Как ты допустила? Слава Богу, что наша бедная мамочка не дожила до этого времени, слава Богу!

Слушая ее причитания, Шарлотта уже почти начала желать того же своей единственной оставшейся в живых родственнице, то бишь самой Мей.

– Ты должна держаться от него как можно дальше, слышишь, как можно дальше! – не унималась сестра.

Разумеется, Шарлотте всегда приходилось скрепя сердце соглашаться с ней. А нудный мистер Маддл, жених Мей, даже посчитал своим долгом сообщить будущей свояченице, что репутация женщины – ее самое ценное достояние Проглотив вертевшуюся на языке колкость, Шарлотта только кивнула в ответ. Похоже, никому и в голову не могло прийти, что на самом деле герцог Бомон не делал ничего такого, что бы могло бросить тень на ее репутацию.

Как бы то ни было, сама Шарлотта считала свое поведение превосходным, за исключением, пожалуй, того случая, когда она оказалась с герцогом Бомоном один на один. Как только Шарлотта увидела его лицо, ее сердце забилось так, словно хотело выскочить из груди, и в порыве восторга она принялась высказывать его светлости, что думает о репортаже «Газетт», посвященном его недавней речи в парламенте. По привычке мило склонив голову набок, он не только серьезно выслушал Шарлотту, но и услышал! Он действительно ее услышал!