Коридор, заставленный старым барахлом, уводил в темноту. Судя по всему, это место много лет служило отстойником для всего ненужного перед списанием и окончательным уничтожением. Подслеповатые оконца под самым потолком давали ровно столько света, чтобы Гоша не жаловался, что двигаться пришлось вслепую. Он всё-таки больно ударился коленом, наткнувшись на обитый металлическим уголком ящик, а уже перед следующей, внутренней, дверью задел плечом какую-то шаткую конструкцию, занавешенную тряпьем, в результате чего получил отдаленное представление о газовой атаке.

Отхаркиваясь и отплевываясь, он устремился вперед и всем телом распахнул двери, оказавшиеся, к счастью, незапертыми. Впрочем, «счастье» было кратковременным и вскоре закончилось.

Гоша очутился в одном из музейных залов, высоком и просторном, хоть на роликах катайся. Угадывались, правда, кое-какие остатки экспозиции. Пахло не слишком приятно, да и с освещением на первом этаже было не очень — дикий виноград почти полностью заплел окна. Гоша поискал взглядом выключатель, потом вспомнил о своей тайной миссии и решил не искушать судьбу.

Пересекая зал, он лавировал между разбросанными на паркете костями. Судя по размерам, бренные останки принадлежали то ли мамонтам, то ли динозаврам. Ему было плевать и на тех, и на других. Если вымерли, значит, туда им и дорога. Всё лишнее жизнь сбрасывала с поезда — и, может, это было даже к лучшему, потому что, по Гошиному убеждению, поезд медленно, но верно катился в ад. Когда он окончательно станет лишним, сбросят и его. В принципе, он принимал данный порядок вещей, просто не думал, что с ним это случится так скоро…

Вдруг он заметил парочку скелетов в углу зала — эти-то уж точно были человеческими. Ну а почему бы человеческим скелетам не быть выставленными в Музее природы? Человек ведь тоже часть природы и даже «венец творения», не так ли? Разве не этому Гошу учили в школе? Кое-что из пройденного он еще помнил. Однако возникла маленькая неувязочка: он был уверен, что даже в Музее природы скелеты вряд ли наряжают в джинсы, майки и кроссовки.

Осознав как следует этот факт, Гоша тут же подыскал удобоваримое объяснение: мало ли что могло произойти во время эвакуации. Кого-то случайно задавили, кого-то втихаря замочили. Люди способны на любую пакость. Между прочим, эти двое могли умереть от старости уже после исхода, хотя выбрали странное место для последнего успокоения. Да и шмотки на них были не стариковские…

Он едва не изменил курс, чтобы получше рассмотреть скелеты и поискать признаки насильственной смерти, но затем напомнил себе, что он не судмедэксперт. Какое бы дерьмо здесь ни случилось, не его это дело.

Кстати, о деле. Гоша получил от лесбиянки (он поправился: от «хозяйки», то бишь от Сони) исчерпывающие инструкции насчет предмета ее пристального интереса, однако в них не было ни слова о том, как поступить с самим писателем в случае, если их встреча произойдет раньше, чем он сумеет добыть нужный предмет. Очевидно, предполагалось, что Гоша будет действовать по обстоятельствам. Он знал только два вида действий по обстоятельствам: бить или убегать. Как он не раз убеждался, те, кто пытался при этом еще и думать, кончали совсем плохо.

Учитывая разницу в возрасте, весе и уровне профессионализма, перспективы у писателя при встрече с незваным гостем были безрадостные. Впрочем, поначалу Гоша надеялся, что до рукоприкладства не дойдет. В самом крайнем случае он аккуратно вырубит дедушку — без синяков и последствий. В общем, как в свое время в боксе, он во многом полагался на импровизацию. Простая мысль, что, возможно, именно поэтому он не стал чемпионом, не посещала его голову.

Добросовестно обойдя все помещения на первом этаже и не обнаружив вещей, принадлежавших писателю (однако обнаружив еще четыре скелета в неприличных, по музейным меркам, одеяниях), он отправился на второй этаж, гадая по пути: шесть мертвецов — это много или мало? Для кладбища вроде как мало; для музея в центре покинутого города — явно многовато… Так ни до чего и не додумавшись, он завершил экскурсию по залам и вошел в служебное крыло.

Он не сомневался, что писатель устроился с удобствами. Чего еще ожидать от бумагомарателя, который существует за счет придурков, желающих, чтобы их в извращенной форме учили жить за их же деньги. Гоша даже завидовал такой способности пускать пыль в глаза. Вот взять хотя бы его самого: он мог кого угодно научить конкретному и полезному делу — умению драться, — но и это еще не означало умения побеждать, забраться повыше и защитить свое местечко под солнцем. А писатель умел и первое, и второе, и третье… Нет, всё-таки отмудохаю его при встрече, решил Гоша. Он понял, что это доставит ему полузабытое удовольствие.

Заглянув в кабинет директора, он сразу увидел ноутбук, к которому, по мнению «хозяйки», мог быть подсоединен искомый предмет. Компьютер стоял на столе и подмигивал Гоше чем-то похожим на красноватый прямоугольный глаз в верхнем углу широкой сияющей физиономии. Гоша направился прямо к цели, почти желая, чтобы и писатель оказался где-нибудь поблизости. Нельзя же отказывать себе в маленьких радостях.

Кто-то наверху, видимо, решил, что Гоша и впрямь заслужил эти радости. Писатель сидел в кресле у камина (аристократ, мать его!) и поглаживал короткую седую бородку холеной рукой. Во взгляде его, хоть убей, не было должного уважения. Ну ничего. Гоша знал, что после апперкота оно появится. И, возможно, даже сменится затем искренней мольбой о пощаде.

Поскольку бородатый не делал попыток преградить ему дорогу (а жаль!), Гоша без проблем приблизился к столу. Посмотрим, чем это он тут занимается…

Какие-то карты скользили по экрану, закрывая друг друга, кружась в замедленном вальсе. Гоша презрительно оттопырил нижнюю губу. И ради подобного дерьма он протопал с десяток километров, а затем потел, ломая дверь? Нет, Соня явно такая же прибабаханная, как и этот… литератор… но он, Гоша, пока работает на Соню. Ладно, лесбийская твоя морда, сегодня ты получишь свою сиську…

— Эй, любезный, отойди-ка оттуда.

Голос у писателя был бесцветный, усталый. Отнюдь не убедительный голос.

Гоша не снизошел до беседы. Пусть повякает, ему можно. Скоро это будет его единственным утешением.

Гоша склонился над ноутбуком в поисках этой штуковины… как ее… короче, штуковины, похожей на тюбик с женской помадой, только уплощенный. Он развернул компьютер, чтобы взглянуть на его заднюю часть, и тут услышал металлический звук, чертовски похожий на клацанье затвора.

Слегка удивленный и даже обрадованный (вот потеха-то!), Гоша повернул голову в сторону бородатого. Тот всё так же спокойно (каков гаденыш, а?) сидел в кресле, правда, в руке у него обнаружился пистолет. По виду — совсем как настоящий; по сути — вряд ли. Писатель с пушкой — такое редко увидишь даже в каком-нибудь дерьмовом фильме. Гоша с трудом мог припомнить парочку, да и то получалась сплошная нелепица. Неудивительно, что и пушку он не воспринял всерьез. А надменный тон и обращение «любезный» — это, конечно, было оскорбительно. И писатель за это заплатит.

— Тебе же сказано, любезный, отойди, — по-прежнему свысока и немного лениво попросил бородатый. В глазах у него застыла печаль. Ствол был направлен Гоше в живот и не подрагивал. Хорошая копия. Свет падал так удачно, что были различимы даже нарезы.