Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Есть! Лестница на чердак! Поднялся в два скачка, штабеля сухих волчьих шкур, веселый дедушка! Чем же он их так? Сзади послышалось сопенье, Вован припожаловал! Поглядел он на это безобразие, ушел в дальний угол, покопался там и говорит:
– Схорон у него где-то неподалеку, там главный дом, а здесь так, туфта! Шкурки волчьи хранит для отвода глаз! Квартирку его найдем, не проблема, только с Иваном надо быстрей, помирает совсем! Я побегаю по лесу, а ты тут присматривай, защитник!
Я развернул его к себе лицом:
– А ты кто?
Он прищурил свои глаза и сказал:
– Дед Пыхто! Рахат лукум?
– Воистину воскресе!- ответил я и побежал охранять. Действительно, чего это я глупости спрашиваю?
Что-то проясняется, по крайней мере сейчас, мы с Мишкой сработали как надо. Как у нас ? Женщины и дети! Дитя сейчас Иван, а остальные как же? Стас и Алекс? Ага, вот и оно!
Болото начиналось в пятнадцати метрах от избушки. Я присел у березки на самом краю болота, настругал белых щепочек прямо с корой, посыпал их солью из кармана, взял прутик... Что там надо сказать? Я стал водить прутиком над берестяными щепками:
– Темная вода, гнилая вода, стань водой чистой да здоровой, разгони болезни, раствори печали в лоне твоем, опали огнем, стань чистым ручейком...
И стал ходить по кругу, когда он получился достаточно большой, я поджег сухие листья, которые держал в кулаке. Они запорхали как огненные бабочки и медленно опускались на торфяник. Не поджечь бы... Можно было звать народ.
– А я то думаю, кто тут безобразничает у меня в лесу!- раздалось над самым ухом. Не опуская прутика, я резко махнул правой рукой в его сторону, от удара он сел. Чтобы было страшнее, я встал, поднял правую руку кверху и сказал:
– Ом мане падме хум!(жемчужина на цветке лотоса - санскр.). Он упал на спину, его глаза с ужасом смотрели на меня не отрываясь.
– Ты кто? - наконец сказал он. Я сделал шаг вперед, и ударил его прикладом по лбу.
– Лежи!- отодвинул его враз окостеневшее тело и стал звать Мишку. Тот прискакал через минуту, посмотрел на старичка.
– Этот что ли, местный вурдалак?
– Вроде да, а ты знаешь, за что аборигены сьели Кука?
– Это все-е знают! Может он и вправду, того?
– Того, сего, какая разница? Тащите сюда Ивана!- сказал я, начиная рыть яму в торфе.
– Кстати,- я взял пригоршню и протянул Мишке, -Ешь!
Он отступил на один шаг.
– Дурачок!- сказал я и сьел сам, взял другую пригоршню и протянул Мишке снова. На этот раз он не стал спорить, проглотил и побежал.
Волки гонят сохатого к болоту и загоняют его в топь, лось начинает тонуть. Доставать его должен вожак, а где взять силы маленькому волку, чтобы вытащить такую гору мяса?
Он начинает глотать торф, до тех пор пока не набьет живот, потом подходит к тонущему, хватает за ногу и начинает тянуть на сухое место.(Почему за ногу? Парнокопытные заваливаются на бок без опоры, так и тонут.) Стая ждет и смотрит...
Меньше чем за минуту, туша весом до пятисот килограммов оказывается на берегу. Стая ждет... Вожак отпускает ногу и подходит к горлу. Решающий удар, он рвет ему горло и густая кровь течет ручьем на траву. После этого он отходит в сторону, это знак, вся стая бросается на кровавое мясо, а вожак стоит в стороне и его рвет, рвет как человека перенесшего нечеловеческую нагрузку, черной торфяной кашицей!
К концу жизни Менделеев разочаровавшись в химии сказал, что торф один из самых ценных подарков данных нам природой, и сжигать его в печах для обогрева - преступление перед всем родившимся и неродившимся человечеством.
Когда принесли Ивана, неглубокая яма была уже готова, дно блестело от выступившей воды.
– Разденьте его и кладите сюда!- сказал я.
Дарья Ивановна хотела что-то сказать, но Ирина ее одернула.
– Взяла на себя роль старшей сестры, это хорошо! - подумал я, только бы они не обьединились против нас, остальное стерпим!
Вместе осторожно уложили его в торфяное ложе, ножом я рассек повязки, в которые он был обернут, обнажив рану в боку. Впереди она уже начала синеть, несмотря на старания доктора.
– Ничего, ничего! - успокаивал я себя, - Еще не время тебе Ваня лыжи вострить...
Отвернулся от женщин, отрыгнул торфяную кашицу себе в руки. Кто-то ойкнул . Повернулся, положил на рану, размазал по краям.
– Заваливайте!- сказал.
– Мы что, его хороним?- Ирина была бледная, как Иван.
– Глупости какие вы говорите, Ирина Андреевна!
– А голову тоже засыпать?- это уже Дашенька.
– Как же он дышать будет, если вы ему голову засыплете? Что вы, Дарья Ивановна! А еще сестра милосердная, да если меня ранят, нипочем к вам не пойду лечиться!
– Вам бы только насмешки строить, Владимир Степанович! Типун вам на язык!
Дашенька раскраснелась.
– Вы бы лучше умылись, а то на вас страх смотреть!
Надо было ее остановить, а то не дай бог еще в любви признается сгоряча.
– Дарья Ивановна!- сказал я, - Что это у вас сзади?
Прерванная на середине своего монолога, она недоуменно обернулась и немедленно завизжала вцепившись в Алекса , с другой стороны в него вцепилась Ирина.
– Ой, ой! Кто это?- Мишка упал на Стаса, и они вместе валялись на траве, не в силах подняться,
– Вот компашка будет, когда Иван выздоровеет!
– Минька, Стас! Мне нужно толстых сучьев побольше, штук десять что ли!
– Уже несем!- не переставая смеяться, они нырнули в кусты окружающие болото. Я отослал остальных назад к доктору, с Алексом на буксире, пусть пока охраняет. В лесу и без кикиморы много нечисти всякой может быть.
Вернулись Мишка со Стасом с двумя охапками палок, я заставил их заострять концы, сам же пошел к машинам взять топор и наткнулся на Доктора, который выразил свое возмущение в связи с таким антисанитарным лечением.
– Вы же его погубите! Погу-би-те!
Я стоял перед ним, ноги уже начинали дрожать, в глотке было сухо, но положение обязывает.
– Алекс!- сказал я, обьясни доктору метод современного лечения, с привлечением народных примет, загадок и пословиц!
Уже поворачиваясь к ним спиной, я засек как Алекс схватил Дока под ручку и куда-то поволок, давая пояснения из Индийской традиционной философии.
– Брахма!- восклицал он, -Хари Кришна!
– Да что вы говорите? Ну и ну!
Я захихикал:
– Ну Алекс! Не ожидал! Где только он такому раздолбайству научился? У Мишки наверное...- успокоил я себя.