Впрочем, не исключено, что нанимателем похитителей мог стать кто-то ещё, о ком Бомарше, будучи несколько лет в отдалении от Европы, не слышал; какой-нибудь прихлебатель из партии сторонников Бесс, решивший выслужиться.

А заодно и пограбить наследие мудреца и врачевателя…

Кто же решился преподнести невесте Генриха двойной подарок?

— Уберите-ка огонь, — распорядился Бомарше. — Совсем.

Матрос звероватого вида нехотя вытянул жаровню с углями из-под железного стула, на котором медленно поджаривались ягодицы и гениталии бывшего пирата. Бывшего — поскольку ему уже никогда не вернуться к прежней жизни. Если он вообще как-то дотянет до утра.

— Итак, Дрейк, даю тебе возможность передохнуть от боли и подумать. Лукавить не стану: свободу ты не получишь. Жизнь сохранить, возможно, сумеешь. Жизнь, слышишь?

Он говорил спокойно, а перед глазами так и стояла одна из разорённых пиратами деревушек: зарубленные мужчины, изувеченные и поруганные женщины, трупики младенцев… Те, кто это сотворил, ни в грош не ставили чужие жизни, но порой удивительно трепетно относились к собственным.

— А ведь ты испытал лишь толику того, что применял к другим. Тебя ещё не растягивали на дыбе, не сажали на кол, не сдавливали голову верёвкой, пока не выпучишь глаза, не выкалывали их… Хочешь испытать?

Трудно сохранять достоинство, будучи без штанов, в одной жилетке поверх рубахи, но высокий худощавый мужчина, бывший когда-то грозой морей и достойным двойником своего свирепого братца, попытался. Ёрзая на раскалённом сиденье, покривил губы — и выдал цветастую тираду на смеси бриттского, галльского и османского наречий.

Матросы, стоящие на карауле, и те, что поддерживали огонь в жаровнях, дёрнулись. Оскорбления в адрес матерей заденут любого.

— Прибить к палубе, — процедил сквозь зубы капитан. Пальцы его подрагивали на рукоятке кинжала. — Через задний проход. Пусть отплясывает — и наматывает на мачту собственные кишки. Он так развлекался с командой моего брата. Двоим залил свинец в глотку, за то, что не показывали, где хранится казна. Брата резал по частям. Жаль, что этот сын шакала вам нужен, почтенный господин консул, я бы не церемонился с ним так долго.

— Увы, капитан…

Огюст Бомарше задумчиво огладил бородку — жест, невольно перенятый на Востоке. Поглядел на корчащегося в путах пирата, сверкающего голыми синюшно-бледными ногами. Брезгливо поморщился.

— Нет, на палубу мы его выводить не будем, и вообще… постараемся всё же обойтись без лишних криков. Всё-таки на борту женщины, благородные дамы, им ни к чему лишние волнения. Да и нам не стоит опускаться до уровня этого отребья, право же. Хотя… Если сердце ваше жаждет мести, капитан, — разумеется, вы свершите справедливость так, как сочтёте нужным. У этого человека, похоже, высокий болевой порог, помучить его можно долго. Но пока что…

Дрейк младший попытался плюнуть в его сторону и выдал ещё одну тираду.

— … пока что, — невозмутимо продолжил бывший писарь, вновь становясь консулом, — я кое-что у него узнаю, используя совсем иные методы. — И нехорошо улыбнулся. — Гуманные. Без крови и огня.

Поманил пальцем вошедшего бочком помощника, всё ещё бледного, но заметно посвежевшего. Молодец малый, смог взять себя в руки и даже вспомнить о долге перед господином и родиной.

— Пригласи к нам Али, — приказал по-франкски. — Пусть захватит иглы. Джафар-бей, вот вам случай убедиться, что порой средствами малого воздействия можно добиться куда больше, чем железным стулом.

В ожидании того, что произойдёт совсем скоро, консула Огюста Бомарше крепко мутило. Но в чужую личину он больше не уходил. Маленький писарь или ограниченный в своём кругозоре комендант тюрьмы могли не дослышать что-то важное, или не придать значения какой-нибудь детали; а вот он, дипломат, политик и слуга своего Государя, должен слышать, видеть и понимать всё.

Даже если страстно мечтает сейчас оказаться подальше отсюда. Где-нибудь на берегу, когда вся грязная работа будет давно сделана…

Поэтому, не столько беспокоясь о чутком слухе женщин, могущих уловить крики даже через переборки, сколько заботясь о том, чтобы не вздрагивать потом, он, кратко поставив в известность Али, кто перед ним и что от него нужно, попросил:

— И заодно… ослабь ему голос.

Нубиец, у которого тоже был свой счёт к пиратам, пленившим его однажды, оскопившим и продавшим в гарем, молча кивнул.

…Через час на топчане матросы отливали водой скулящее, измученное болью существо, которое трудно было назвать человеком. Бледный, как мел, Жюстен Жиро торопливо дописывал последние строки и оставлял на бумаге места для заверительных надписей свидетелей. Консул, странно спокойный, только с бьющейся на виске жилкой, кивнул капитану Джафару.

— Теперь он ваш, Джафар-бей. Со всеми потрохами.

— Ненадолго, — буркнул тот.

Уже на подходе к каюте Бомарше зашатало. Хорошо, что Жиро успел его подхватить, а Али, словно только и дожидался этого момента — сунул галлу в рот какую-то пилюлю и дал хлебнуть воды из фляги.

В каюте, которую он делил с помощником капитана, Огюст, сидя на койке, долго раскачивался из стороны в сторону, зажмурившись и прикрыв глаза руками, словно желал отгородиться от всего мира. Безусловно, в тюремных подвалах он повидал много. Говорят, в Инквизиции ещё страшнее. Но чтобы вот так, молча, в немом крике разевая рот, страшно корчились в муках из-за безобидных двух-трёх игл в болевых центрах… У Дрейка младшего трижды останавливалось сердце от боли, и трижды Али хладнокровно его запускал новыми уколами. Пока Бомарше не выудил из него всё, что мог.

Зато Джафар-паша, похоже, частично усмирил свою кровожадность. Скоро для одного из самых свирепых и беспринципных флибустьеров будет всё кончено. Лишь бы капитан его не повесил, а то будет малышке Ирис подарочек с утра, как выйдет на традиционную прогулку.

— С-па-сибо, Али, — выговорил с трудом. — С… смотри не про… проговорись гос… споже…

— Будет вам. — Сильные руки отодвинули ладони консула от лица, легли на виски, массируя, даруя облегчение. — Ей это зачем? Дело-то мужское.

Жюстен стаскивал с него сапоги. Бомарше видел окружающее сквозь какую-то дымку, и всё пытался вспомнить, вспомнить…

— Их могут встречать уже в Марселе, — внятно сказал. — Али, слышишь? Люди королевы Бесс. Вряд ли они знают про Аннет, поэтому… хорошо, чтобы под паранджами скрывались две женщины, две. Ты понял? Пусть маркиза и не думает сходить на берег с открытым лицом. Передай… И сам… наготове…

И завалился навзничь, моментально уснув.

— Завтра не буди, — сурово сказал Али Жюстену. — Пусть спит, сколько может. Я сам выйду с госпожой на прогулку.

Глупый галл, хоть и умный, а ляпнет же иногда… Для воина быть наготове — обычное состояние, и предупреждать об этом не нужно. К тому же, за Рыжекудрую Ирис он готов отдать жизнь. Да и галл тоже.