К пошатнувшемуся графу, рвущему на себе воротник от внезапного удушья, поспешно подскочили ближайшие мужчины, поддерживая и не давая упасть. И никто не обратил внимания на Анжелику, которая, зашипев, как змея, и враз подурнев, свершила неслыханное — не дожидаясь, пока сам король покинет приём, попятилась к выходу. Лишь то, что все вокруг не сводили глаз с Ирис Рыжекудрой, спасло графиню от всеобщего порицания и осуждения.

В гневе, ослеплённая яростью, она подгоняла кучера, обрывая сигнальный шнур, и вытирала злые слёзы, понимая, как никогда: это конец. Все её труды, всё колдовство, доставшееся от старой ведьмы, оказались напрасны, всё золото, переданное Чёрному человеку за его дьявольскую волшбу, за загубленные девичьи жизни, возвратившие ей красоту и юность… На кой ляд это Филиппу, когда рядом с ним — ещё моложе и ещё прекраснее, к тому же принцесса, и, судя по всему, она ещё и в чести у короля… Солёная влага закипала на щеках, а над каретой начинал собираться небольшой смерч.

— Ну, погоди! — прошипела она, внезапно успокоившись. — Я своё так просто не отдам! Эта дикарка ещё не знает, кому перешла дорогу!

Загнав гнев куда-то в глубину своей новой тёмной сущности, она замолчала, продумывая страшный план мести.

Едва не сбитый с ног её экипажем на углу Королевской площади и Цветочной улицы, старик в серой хламиде прислонился к стене, отстранил сердобольного прохожего, бросившегося было на помощь — и уверенно поковылял вслед за каретой Лулу.

— Магия феи, — бормотал он. — Сладкая, вкусная… Не такая, как раньше, но она самая! Ещё одна фея, прямо здесь, в Лютеции! Я найду, найду её…

… В подвальной келье Инквизиции бывший лакей Пьер готовился к побегу.

— Терпи, молись, надейся… — ворчал, пряча под подушку очередной сухарь, подсушенный на выступе оконца под потолком. — Только языком молоть горазды, братья монахи, а Мари как в воду канула. Тьфу, не думать про воду… Я тебя сам найду, любимая, от этих умников проку мало…

А над башней Старого Лувра кружил красный дракон…

…На другой день старый камердинер графа де Камилле отъехал в личной карете его сиятельства. Прислуга в особняке шепталась, недоумевала, не верила… но факт был налицо: Марк отправился за Наннет, бывшей кормилицей и нянькой хозяина. Обсуждению оное не подлежало, равно как и распоряжение приготовить для неё не какую-нибудь каморку, и даже не гостевую, а выделить покои неподалёку от комнат самого Филиппа. И обращаться как с важной гостьей, не меньше.

Но самым непонятным было то, что во всех теплицах, у лучших садовников Лютеции доверенные люди графа скупали лучшие саженцы, семена и луковицы цветов.

…Королева Бесс поочерёдно то грустила, то приходила в ярость и беззастенчиво срывалась на фрейлинах. Не одна нынче сбежала от неё в слезах. Под конец расплакалась и сама Елизавета. Так и пошла на башню, вытирая слёзы и не пряча опухших глаз и покрасневшего носа.

Старый Герцог, давно её поджидающий, покачал головой и протянул платок.

— Не с-с-стоит так огорчатьс-с-ся, Бесс. Ничего не потеряно.

— Ах, вы не понимаете!

Шмыгнув носом, как простая смертная, королева пожаловалась:

— Он во всём меня опережает, во всём…

— Но ведь дело не только в этом, Бесс, призс-с-снайтесь!

Вздохнув и кое-как оправив на себе чепчик, женщина опустилась на деревянную скамеечку. Долго смотрела на развевающиеся по ветру королевские штандарты на воротах.

— Как вы думаете, она захочет говорить со мной?

— Хм-м-м… Разс-с-сумеется, принцессе, хоть и ненас-с-следной, уже не прикаш-ш-шешь, как простой вдове учёного… И похитить её — будет иметь с-с-совсем иные пос-с-следствия…

— О чём вы?

Королева побледнела.

— Друг мой, вы никогда от меня ничего не скрывали. Но в последнее время упорно о чём-то умалчиваете. Или намекаете, но…

— Но мои намёки вам неприятны, потому что зс-с-сатрагивают некоторых ваш-ш-ших друзс-с-сей… Бесс, обещаю вам ус-с-строить вс-с-стречу с этой девушкой не позс-с-сднее, чем зс-с-савтра; но за это именно с-с-сейчас вы выслушаете вс-с-сё, что я вам рас-с-скажу. Выс-с-слушаете с-с-спокойно и не перебивая…

Конец второй книги