Жанна проговорила с некоторой осторожностью:

– Есть ради чего… гм…

– А бизнес? Все к черту потеряю… Нищими останемся… Вор на воре, только и смотрят, как бы у меня украсть… – Оксана нервно погасила сигарету, сразу достала другую. – Да! И еще пить ни капли нельзя, и лекарств никаких нельзя… А я без снотворных часто и заснуть не могу…

– Ну мать… ты наговорила… А как остальные-то?

– Вот больных и рожают, с измененными хромосомами… Аллергиков-астматиков… Ох, а сами роды… Если кесарево делать – так весь живот исполосуют. Такая красавица буду… А если не делать – я второй раз этой муки просто не перенесу!

– Можно, говорят, под наркозом… – Жанна опять пододвинула к себе тарелку и, вздохнув, отправила в рот сразу несколько жирных, сочных маслин.

Оксана махнула на нее рукой:

– Ты что! От наркоза, знаешь, что бывает с ребенком… Может потом вообще не ходить. Или дураком будет, заторможенным… Нет, Жанка, давай что-нибудь другое придумаем…

– Слушай, я что-то забыла, а церковь тебе разрешает предохраняться?

Оксана покрутила в руках ярко-розовую зажигалку в форме собачонки.

– Ну… Аборты не разрешает, а предохраняться… На все воля Божья…

– Да прямо ладно! Так они там, угодники с ангелами, собралися, сидят и думают: рожать Оксанке или не рожать? Эх, слушай, поздно мы узнали, а то можно было бы с шалавой его договориться, купить у нее ребенка…

– Ерунду говоришь.

– Ерунду, конечно, – сразу согласилась Жанна. – Ой, знаешь, мне кажется, не уйдет твой сладкий никуда. Раз до сих пор не ушел. И морда, и попка его еще много лет перед тобой маячить будут.

Оксана с надеждой посмотрела на подругу.

– Ты думаешь?

– Хорошо ему с тобой. Тепло и удобно. Он-то сам – раздрызг ходячий.

– Жанка…

– А что? Диссертацию он когда начал писать? Лет двенадцать назад? И что, где она, его диссертация?

Оксана засмеялась:

– Мне с ним и без диссертации хорошо.

– Вот, о чем и речь. И ему с тобой.

– Жан… – Оксана умоляюще посмотрела на подругу. – Не надо так грубо, ладно?

– Про попку? – засмеялась Жанна.

– Да. Я Деню… даже не знаю, как тебе сказать, чтобы не прозвучало банально. Ну… люблю, что ли.

– Да без «что ли» любишь! Ежу понятно! – отмахнулась Жанка. – За что, вопреки чему – бесполезно разбираться. Пока есть – оно есть.

– Это навсегда, – твердо сказала Оксана.

– Это тебе они, оттуда, – по-доброму ухмыляясь, показала в небо Жанна, – знак прислали?

– Жанка… – Оксана встала и обняла сидящую подругу. – Не смейся. Мне всегда страшно, когда ты над ними смеешься. И потом, я и без всяких знаков знаю. Деня – мой человек.

– Ну, раз твой, значит, будем бороться за нашего Деню. Я с тобой.

* * *

Алена освободилась после вечерней службы. На улице было еще светло. Она легко спустилась по высоким ступенькам церковного крыльца и направилась по двору к выходу. Из другого здания во дворе навстречу ей вышел отец Григорий.

– Дочь моя непраздная, куда это ты так припустилась? Спешишь?

– Нет, просто холодновато, – улыбнулась Алена. – А почему «непраздная»?

– Потому что ждешь ребенка, так называется это. Садись-ка в машину, довезу тебя.

Алена в нерешительности посмотрела на священника:

– Я обычно пешком до дома хожу. Надо много гулять. Спасибо.

– Матушка Татьяна в гости тебя давно ждет. Садись.

– Хорошо. Спасибо, – растерянно согласилась Алена.

– С праздником, батюшка! – поздоровалась с отцом Григорием пожилая консьержка в чистом подъезде нового дома, еще пахнущего краской.

– И тебя также, матушка. Будь здорова, – приветливо улыбнулся тот.

«Старый дом пахнет жизнью, – подумала Алена, – проблемами, праздниками, и запах никогда до конца не выветривается, встречаясь с новыми и новыми оттенками каждодневного бытия живущих в доме людей. Воскресенья наполняют подъезд ароматами котлет, жареной курицы, пирожков… На чьей-то площадке стойко держится кисловатый запах вина, расползаясь вниз по лестнице, где-то табачный дым за годы пропитал стены так прочно, что его перешибить может разве что маленький веселый котенок, брезгливо вылезающий из собственной лужицы.

А новый дом пахнет краской, известкой… Подготовкой к будущей жизни. Пахнет так радостно, волнующе, как будто обещает, что ни у кого не будет ни описавшихся котят, ни соседей-пьяниц, что никто в этом подъезде не будет болеть, умирать, бросать друг в друга банками с томатной пастой и расписывать стенки тлеющими окурками».

В новом скоростном лифте они быстро поднялись на семнадцатый этаж.

– Высоко… – проговорила Алена, когда они вышли на площадке с панорамным балконом.

– Хорошо, что не двадцать третий, – кивнул священник и показал ей на красивую дубовую дверь. – Проходи, дочь моя.

Отец Григорий открыл дверь своим ключом. Им навстречу вышла миловидная женщина в длинном зеленом платье с ребенком на руках.

– Познакомься, матушка. Это Алена, лучший голос нашего хора.

Алена смущенно улыбнулась:

– Здравствуйте.

Жена священника с улыбкой кивнула, с интересом глядя на Алену:

– Здравствуйте, очень рады.

Отец Григорий энергичным движением снял уличные ботинки и прошел на кухню с пакетом фруктов, спросив на ходу у жены:

– А шалопаи где?

– Тёма с французского звонил, задержался, Лёша поехал за дисками куда-то… – Татьяна обернулась к Алене: – У нас мальчики погодки, десять и одиннадцать лет, а вот теперь еще девчонки-двойняшки… – И она поцеловала притихшую у нее на руках малышку в лобик.

Алена не зная, что сказать, улыбнулась. Отец Григорий вышел из кухни с большой корзинкой фруктов.

– Ты отпустила уже Надю? – негромко спросил он у жены.

– Да… Она просила сегодня пораньше… – Татьяна объяснила Алене: – Помогает мне одна женщина, сама не справляюсь с таким хозяйством.

Отец Григорий, взяв гостью за руку выше локтя, повел в гостиную. Проходя по просторному, ярко освещенному холлу, Алена обратила внимание на несколько семейных фотографий, на которых узнала отца Григория и его жену с детьми. Взгляд ее привлекли две цветные фотографии, висящие чуть отдельно, – на одной улыбались юноша и девушка с альпинистским снаряжением, в горах. На второй юноша лет двадцати танцевал на полу, ловко удерживаясь на одной руке.

Алена невольно приостановилась, улыбка юноши показалась ей знакомой. Она перевела взгляд на священника.