class="p1">Лорд Хендерсон положил руку Садиме на талию и прошептал ей на ухо:

– Я бы предпочел быть приглашенным в вашу постель целиком.

Садима почувствовала, как воля, державшая ее спину прямо, медленно тает. Что было весьма приятно. Оставалось только упасть в объятия лорда.

К счастью, разум еще не покинул ее и она сообразила, что лорд открыл ей не всё. И это ей не понравилось. Она отстранилась.

– С приглашением придется повременить. Вчера вы доверили мне свой язык. Всю ночь он шептал мне чудесные вещи. Но утром, я видела, кошка схватила его и унесла. Вам было непросто его вернуть. Вы устаете. Вы не можете надолго покинуть замок. Почему? Объяснитесь.

Адриан поднял на Садиму глаза. Что за удивительная девушка! Ее ничем не собьешь. Как ей это удается? Она сама разгадала тайну усадьбы. Легко приняла правду, от которой любой бы отгородился. Он ошеломил ее невероятным признанием, и все-таки она умудрилась почуять, что сказал он не всё.

Адриан встал. Прошелся по комнате, присел на кровать.

– Да, я должен вам сделать еще одно признание, – сказал он. – Говоря по правде, я не могу покинуть замок. Взяв себе мой мизинец, вы бы сделали меня своим пленником: я не имел бы возможности слишком от него отдаляться. Мать украла у меня какую-то часть, чтобы держать при себе. Во мне чего-то не хватает.

– Украла часть? Но какую?

Адриан сидел ссутулившись. Ему нелегко далось признание в такой слабости.

– Я не знаю. Лет десять тому назад я решил, что отправлюсь путешествовать. Стал учить языки. Захотел посмотреть на мир за пределами имения. Думаю, моя мать испугалась. Почувствовала себя брошенной. Надо сказать, она – уже не совсем она. Как-то утром я проснулся с чувством, будто во мне чего-то не хватает. Со смутным ощущением неполноты. И с тех пор я не могу покинуть замок Бленкинсоп. Стоит отдалиться, как мне становится нехорошо. Та недостающая часть явно спрятана где-то в усадьбе. Я искал, рылся, обшаривал всё. Месяцы напролет. Филип помогал мне. Но всё впустую. И тогда однажды мне пришла мысль. Только не смейтесь. Мысль до смешного романтическая. Я подумал, что если встречу кого-нибудь, кто испытает ко мне некие чувства, то – мало ли? – быть может, человек этот сумеет отыскать и недостающий кусочек меня. Да, знаю, это глупо. Можете смеяться.

Садима не смеялась.

– Значит, вот в чем настоящая цель испытаний? На самом деле это никакие не брачные игры… Вы ищете того, кому под силу… эм-м… чувствовать части вашего тела, когда они отделены от вас?

– Да. Днем нами правит логика. Мы мыслим и смотрим на мир рационально. Но сон высвобождает в нас все странное, волшебное. Я устраиваю так, чтобы претендентка ночевала в особой кровати. Ночью какая-то моя часть прячется под горой матрасов. С утра я задаю ей вопрос. По ответу понимаю, удалось ли ей что-то заметить, почувствовать спрятанную частичку… если да, то возможно, она сумеет отыскать и другую, ту, которую украла у меня мать.

Садима не знала, под силу ли ей такое. Она вспомнила минувшие ночи. Да, пожалуй, она ощущала некое присутствие… Или это были просто сны?

– Значит, это и есть третье испытание? – спросила она. – Найти недостающую часть?

– Это единственное настоящее испытание. Но начать с него я не мог. Каждая, кому я заикнулся бы про части тела, которые расхаживают самостоятельно, сочла бы меня опасным безумцем.

Садима подумала, что «опасное безумство» – это именно то, во что она ввязалась.

– Хорошо, – сказала она. – Я поищу.

Адриан, казалось, сдержал облегченный вздох. Он ответил ей робкой и благодарной улыбкой. От нее внутри у Садимы все перевернулось.

Только этим и можно объяснить вылетевшие у нее слова:

– Действовать будем последовательно. Раздевайтесь.

– Простите? – произнес юноша, уместив в единственное слово всю свою лордовскую светскость.

Садима готова была отступить. Но вдохнула поглубже и удержалась на месте.

– Хорошо бы знать, что искать, – сказала она. – Уверена, на ногах у вас по пять пальцев. Но, возможно, что-то исчезло там, где сами вы не увидите, – на спине, к примеру. Я осмотрю вас.

Глаза Адриана блеснули интересом. Он стоял босиком, в штанах и рубахе. Сняв их, он остался в одних кальсонах.

Садима не отступила.

– Я должна осмотреть всё, – сказала она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

На этот раз лорд Хендерсон не сдержал улыбки. И медленно снял кальсоны.

Садима глядела ему в глаза так прямо, как никогда еще никому не смотрела.

– Так, так, так, – сказала она.

И снова:

– Так.

Затем:

– Так. Э-э, ложитесь.

Адриан улегся на спину. Садима опустилась возле него на кровать на колени. Собственная нагота ничуть не смущала Адриана, он закрыл глаза, слегка расставив расслабленные руки и ноги.

Рука Садимы поднялась сама собой. Будто не только у лорда части тела жили собственной жизнью. Садима глубоко вдохнула и напомнила себе, зачем все это затеяла, сосредоточившись взглядом на верхней половине туловища юноши.

– Эм-м, я начну с ладоней и ступней, – сказала она. – В них, кажется, много маленьких косточек?

– Двадцать семь в каждой ладони, – подтвердил лорд Хендерсон.

Садима взяла его руку в свою. Она начала с той части тела, прикоснуться к которой, как ей казалось, будет наименее бесцеремонно. Однако этот жест – соединение двух рук – таил в себе глубокий подтекст, подразумевая давнюю близость.

Она ощупала длинные пальцы и долго вглядывалась в тончайший узор огибающих друг друга бороздок на подушечке большого.

– Дерматоглифы, – прошептал Адриан.

– Что?

– Так по-гречески называются рисунки на пальцах. На миллиард людей не найдется двух похожих. И в них самое большое число нервных окончаний, то есть они лучше всего ощущают прикосновения.

Садима не смогла удержаться и коснулась подушечки языком, проверяя, почувствует ли он эти узенькие бороздки. И, медленно проводя его кончиком по подушечке каждого пальца, она действительно распробовала полосчатые узоры – разные и не имеющие пары среди миллионов прочих. Адриан вздрогнул.

С тыльной стороны рука немного загорела. На фалангах виднелся едва приметный светлый пух. Кожа в верхней части ладони была жесткая, загрубевшая. Видеть у лорда твердые руки рабочего Садиме было странно. Заметив на большом пальце след давнего шрама, она с некоторым смущением вспомнила, что грезила об этой руке в первую ночь. Ту ночь, когда Адриан спрятал под матрасами свой мизинец.

Проверяя косточки ступней, она спросила:

– Ваша мать не могла украсть у вас волос?

– Нет, – ответил он. – Волос мертв. Ногти тоже. Это не могла быть и капля крови. Кровь постоянно обновляется. И вне тела через считаные секунды она ничего не стоит.

– А