бытия внутри себя самой. «Это они — там… те — так корыстны и так практичны… Но не я же?…» — как бы думалось ей. Но в то же самое время выходило, что действовать правильно надо именно так, как они. То есть исключительно продаваться. Иначе и быть не может. И тут ясно в мой адрес выходило, мол, никакие воздушные замки даже и не строй — «грудничок ты наш!» Наверно, если бы даже я начал её открыто уличать в корысти, то, конечно, бы вывернулась и поведала о редком сочетании её симпатии к пожилому мужчине и (о, удача!) его чудесным образом подвернувшемся благосостоянии.

Наконец, я всё же что‑то начал бормотать в ответ, пытаясь прервать столь стройный поток мыслей и рассуждений об особенностях и законах корыстной любви, и робко предположил возможность иных отношений между людьми. Я стал наивно излагать вероятность главенства искренних, бескорыстных чувств над шелестом презренных купюр. Но ей это было заведомо неинтересно. Даже если бы я свистал, как Троцкий, то не убедил бы её ни на грамм. Вопрос был решен задолго до нашей встречи. Клише уже создано и наложено на свою, такую стройную, картину мира. Мои речи вызывали раздражение и взгляд в сторону. Я почувствовал себя полным идиотом, когда мне ещё и заявили, что сидят тут и слушают мой бред целых два часа! К этому моменту не прошло и часа, и я только начал говорить! Ведь до того вещала моя собеседница… Увы, ей сразу стало скучно, и время для неё как‑то потянулось и заскрипело! «Боже мой, — подумал я, — как же ловко мы устроены! Стоит начать излагать собеседнику несходную позицию, так даже само время вдруг залипает, будто замедленная видеосъемка или обойный клей, ну или как простой кисель на воде».

В довершении ко всему и, видимо, желая добить оппонента, ею было заявлено, что я вообще плохо разбираюсь в людях и что мне все льстят и хвалят меня, а за глаза говорят совсем иное, но я этого не вижу, так как и вовсе «мало чего вижу, иначе был бы богатым» и ни о какой непрактичной любви наивно б не рассуждал. Особенно, мол, всё это моё инфантильное нутро проявляется на моих юбилеях и концертах, где я, как мне самому кажется, как бы блистаю.

Она и впрямь была на паре юбилеев и на трёх концертах. Наверно, это могли быть не самые удачные выступления из нескольких сотен, и, конечно, может, кто и говорил некую хрень в мой адрес за глаза… Но почему это нужно выставлять как доказательство своей правоты в разговоре со мной через много лет и совершенно по другому поводу? Удивительно. Впрочем, такие попытки объяснить мне, что вокруг много врагов, были с её стороны и раньше. Она периодически и по-дружески предупреждала меня о том, что надо быть внимательным к похвале, так как многие якобы друзья — врут, и мнения их на самом‑то деле совсем даже и противоположные.

Но раньше я такие предостережения относил к настороженности и тревожности её натуры: видеть во всём подвох, врагов и измену. Кстати, мнительность — это особенность многих больших руководителей (а она руководитель). У меня мама была такая. Она тоже в каждом эпизоде отношений с людьми, связанном со мной, да и с ней самой, видела негативное дно, и даже подчас гораздо ниже дна… А это, согласитесь, перебор! Ниже дна лучше не заглядывать, а то до чёртиков можно доглядеться.

Я было уже обиделся на мою собеседницу, ведь, похоже, что это она сама обо мне думает плохо, но в глаза не говорит. Видимо, причина на то была или есть. Может, какая‑то прошлая обида?… Но я рассудил в конце концов, что она всё же по-доброму ко мне относится. Знаю её и хорошо помню уже больше двадцати лет. Всегда ответственная и на страже всего. Работа у неё такая. Иначе нельзя.

Давненько это было: сидим мы с ней как‑то, вот так же после её рабочего дня вечером в кафе. И выпила она бокальчик красненького сухого, и лицо у неё повеселело, заискрилось лукаво… С юмором она, когда от работы оттаивает. Беседуем… Вдруг ей звонок по телефону. Отвечает односложно… Голос сразу одеревенел:

— Да… Да-да! Конечно! Да! Завтра, когда Вам удобно? К девяти? Хорошо — к девяти! Я Вас жду… Жду…

— Что случилось, Наташ? — пауза… Кусает нижнюю губу.

— У жены олигарха глаз на щёку сполз… Ты понимаешь, что меня завтра могут пристрелить?! Если глаз не вернётся на место, меня на …уй пристрелят!

Я ей не сказал, что у неё у самой лицо вместе с глазами сползло ниже, чем у жены олигарха, но она, наверно, это и сама знала… Страшная профессия — врач-косметолог! Такая деятельность действительно требует хорошего тыла и защиты. Стены требует! Тут ведь полюбишь и не только за деньги, а и за весь комплекс прикрытия — жизнь на кону.

И вот живая сидит спустя много лет и учит меня, как жить. Надеюсь, от души учит и не со зла так думает и говорит. Не пристрелили её тогда, обошлось. Как раз накануне удачно замуж вышла.

Но в чём же суть уже нынешних моих размышлений…

Самые что ни на есть материальные и прочные объекты возникают в жизни нашей из эфирных символов и совершенно, казалось бы, нематериальных наших действий! Это парадоксальный закон природы! Например, дети рождаются очень часто в результате любви, да и вообще из слияния бог знает чего… Но мы к этому привыкли, и тут вроде так и должно быть. Хотя, если хорошенько подумать — чудо! Ведь, по сути, из ничего и на тебе — жизнь! А рождение мысли и слов?! Это ли не меньшее чудо?!

А потому, имея кое‑какой опыт неосязаемого, рассчитываю я идти символами и эфирами в своё самое что ни на есть материальное и светлое, хотя, может, и непростое будущее.

Ну а помочь и как‑то всё устроить должен Бог. Если я, конечно, не оплошаю. ОН ведь тогда САМ всё из ничего сотворил. Ему труднее было, нежели мне.

Из НИЧЕГО, а сумел.

Сахаров

Был ещё у меня в армии такой случай, связанный с академиком Сахаровым…

В воскресенье наш замполит собрал роту, раздал по экземпляру на троих газету «Правда» и заявил, что мы сейчас должны пойти и прочитать в ней о диссиденте и отщепенце академике Сахарове. И своими словами пересказал, что этот самый академик написал лживую статью в какой‑то там западной газетёнке с грязными инсинуациями в адрес нашего советского строя и государства. А итогом прочтения должна стать подпись каждого военнослужащего нашей роты под осуждающим