– Я к Господину Губернатору.

– Вы по какому вопросу?

– А какие бывают вопросы?

– Казенные, шкурные, никакие, то бишь – государственные, личные, риторические.

– Я по шкурному, то есть по личному, – начал я соображать, что я мог бы с ним обсудить. Низкую зарплату? Для ореховой комнаты слишком низко. Говорить о высоком? Так это не личное, а скорее государственное.

– Его сейчас нет. Изволите ждать?

– Нет, пожалуй, что нет.

– Это правильно. Погода слишком хороша, чтобы ждать чего-то еще. Вас проводить?

– Не беспокойтесь, я здесь как рыба в Неве.

Пройдя через парадный вестибюль своих мыслей, я снова оказался на набережной. Весна все еще стояла и ждала «зеленого». Я тоже остановился вместе с ней на переходе.

Через пару минут, перейдя улицу, я оказался в Румянцевском садике. Трудно было поверить, что на месте этого тенистого оазиса покоя и благоденствия, когда-то кипел Меншиковский рынок, потом эту площадь замостили и прикололи обелиском к набережной. Было трудно, но я поверил, тем более приятно, что в конце концов здесь зацвел сад, где собиралась питерская интеллигенция, фонтаны лили воду, поэты читали стихи.

Впереди себя я приметил девушку. Это был не тот случай, когда мужчина плетется за какой-нибудь хорошенькой задницей, чтобы скоротать свою дорогу. Просто движение этой незнакомки мне показалось странным, скорее даже обреченным. Ее сумочка на длинных ручках царапалась асфальтом, будто пыталась разделить с ней какую-то боль из солидарности. Я уже почти нагнал хрупкую фигурку, когда та рухнула прямо на тротуаре.

– Девушка. Что с вами? – осторожно убрал вьющиеся пышные волосы с ее лица и посмотрел в большие голубые глаза. – У вас все хорошо?

– Не знаю, – приходила она в себя.

– Давайте я помогу вам встать, – протянул ей руку. Она вложила в нее свою тонкую прохладную ладонь. Поднявшись, улыбнулась мне грустно из-под густой каштановой челки.

– Что случилось?

– Да так, долго рассказывать.

– Любовь?

– Позвонила одному сердцу, а там занято, – отряхнула она невидимую грязь, подняла сумочку, достала из нее зеркальце, посмотрелась. Потом сделала несколько движений ладонью над своим лицом, убрала зеркало обратно.

– Я знаю, как больно терять любимых.

– Это не просто боль: будто летали внутри тебя бабочки, а их вдруг поймали и прикололи булавками к самому сердцу.

– Я вас провожу, если хотите.

– Я не против, если вам по пути.

– Надо быть настоящим извращенцем, чтобы бросить такую девушку.

– А почему вы решили, что меня бросили, а не я?

– Ну, вы же только что лежали на асфальте, – нелепо пошутил я, но она улыбнулась. – Мы спотыкаемся, там, где влюбились, мы падаем, где нас бросили, мы пытаемся подняться, там, где любили нас, – попытался я реабилитироваться.

– Спасибо, что спасли меня. Даже не понимаю, что со мной произошло, поплыло все, а потом вы.

– Если вас бросили, и вы падаете, не надо цепляться за что попало.

– Вы не похожи на что попало.

– А на кого я похож?

– На человека.

– Спасибо. – Я от души рассмеялся.

– На молодого человека, который пытается развеселить грустную девушку. Не смейтесь, лучше назовите имя, – снова расцвела улыбкой девушка.

– Алекс.

– Алиса.

– Утешать не люблю, сочувствовать не умею.

– Утешение тяжелый труд.

– А утешение несчастной молодой женщины попахивает съемом. Когда человек подавлен любовью, очень легко пробраться в его сердце. Давайте просто выпьем кофе.

– Давайте, только не сегодня. Мне еще надо на танцы.

– Вы танцуете?

– Да, латино.

– Сальса?

– Ну и сальсу тоже. А вы чем занимаетесь?

– Преподаю иностранные языки.

– Нравится?

– Вы мне нравитесь больше.

– Перестаньте подкармливать меня комплиментами. Это мешает быть честной.

– А зачем тебе быть со мной откровенной?

– Затем, что я вас совсем не знаю. Лжи и без того хватает. – Взгляд ее снова опустился вниз.

– И как тебе она?

– Как вредная вкусная пища, перед которой невозможно устоять. Давайте лучше вернемся к вам, в смысле поговорим о вас.

– Давайте! Только скажите мне, мы на «вы» или уже на «ты».

– Так вы хотели быть кем-то другим?

– Да, я хотел заниматься наукой. Быть светилом.

– Мне кажется, вы могли бы быть солнцем.

– Был бы солнцем, но вставать в такую рань…

– Я тоже не люблю рано вставать. А о чем мечтаете?

– О чем может мечтать препод? О повышении зарплаты.

– Зачем вам столько денег?

– Чтобы сорить.

– Мусора и так достаточно, – достала она из сумочки телефон и посмотрела на время.

– А ваши мечты? – спросил я ее уже у самого входа в метро. – Сбываются?

– Сбыт не налажен. Вот мы и пришли. Приятно было познакомиться.

– Так я вам позвоню насчет кофе.

– Да, конечно! Лучше в конце недели.

Мы обменялись номерами, потом она улыбнулась очаровательно и исчезла.

«Ореховая комната», – подумал я про себя. Что-то теплое и родное блеснуло в этой улыбке.

Она еще не ореховая комната в музее, скорее молодой орешник в парке. В жаркий день можно отдохнуть в его тени, можно стрясти плоды, можно срубить и сострогать мебель. Сиди потом за ореховым столом, пиши в него романы, пей чай, вспоминай улыбку.

Две пары пролетели довольно быстро. Я вышел из Университета с приятным чувством выполненного профессионального долга, с приятным послевкусием кофе из местного буфета. Кофе-машина проехала по мне двойным «американо». Я решил идти к метро через Благовещенский, пусть это был крюк, но мне нравился этот мост, не такой популярный, как Дворцовый, но с потрясающими видами на акваторию. Словно один из множества названных детей Лейтенанта Шмидта, чьим именем не так давно назывался мост, я шел за советом или просто добрым видом. Вид этот открывал грандиозные перспективы на вечер. Свидание. Майя. Интересно, как это все будет сегодня? «Замечательно» – поприветствовал меня огромный паром, который прилип к Английской набережной. Похоже, собирал пассажиров, готовясь к отплытию. Я помахал ему в ответ рукой.

Свидание – это маленькая свадьба. Подтверждая эту мысль, рядом со мной закружилась белая бабочка, она перелетела на другой берег и превратилась в невесту, которая выходила из ЗАГСа № 2, держа под руку мужа. Полет завершился. Бабочка приземлилась.