самое время библиотеку имел известный солепромышленник Аника Строганов, мы, к счастью, знаем: двести пять книг. А к началу семнадцатого столетия у всех Строгановых их насчитывалось уже около девятисот — больше, чем у Государя и даже у патриарха Филарета, отца первого из династии Романовых: у него их было двести шестьдесят одна.

Других точных данных по серьезным книжным собраниям не существует, есть лишь косвенные сообщения, что они имелись во всех церквах — десятки и даже сотни книг, в основном, разумеется, богослужебных, духовных. И многие частные лица имели по нескольку десятков книг, но подавляющее большинство-то всего по нескольку штук, и тоже в основном, конечно, духовных, из главных канонических и неканонических.

Тогдашняя литература процентов на восемьдесят-девяносто была духовной, и эта массовая тяга русских в первую очередь именно к таким книгам свидетельствует, что они уже и тогда прежде всего искали в них не развлечений и забав, не советов, как побыстрее обогатиться или половчее что-то устроить, — они искали в книгах ответы на главное, что должен понять каждый человек: кем, зачем и как устроен этот поднебесный мир, и что в нем предначертано именно ему, конкретному человеку и конкретной душе, и как он должен по-настоящему, по совести и по-божески устраивать и свою жизнь, и свою душу.

Душа уже и тогда была у нас главнее всего.

И еще одно: русские книгописцы, помимо строения — тогда говорили только так! — богодухновенных «Евангелий», «Апостолов», «Псалтырей», очень любили строить, составлять удивительные Соборники — сборники, в которые, наряду с сочинениями, поучениями и словами великих святых и отцов церкви, помещали и многое другое: местные летописные своды и выборки из каких-то сводов, жития русских святых и разных подвижников, свои собственные сочинения, раздумья и пояснения, чисто литературные произведения.

А многие русские святые, подвижники и святители и сами при жизни были искуснейшими книгописцами, и их соборники превращались в подлинные энциклопедии, дававшие читателям и новые обширные знания, и новые мысли.

Преподобный Кирилл, основатель знаменитого Кирилло-Белозерского монастыря и современник Андрея Рублева, например, среди прочих своих писаний оставил и сочинения «О стадиях и поприщах», «О широте и долготе земли», «О земном устроении» и «О расстоянии между небом и землей», в которых вступил в полное противоречие с главным авторитетом по этой части для тогдашней церкви Козьмой Индекопловым, утверждавшим, что земля стоит на семи столпах. Кирилл же Белозерский считал, что она висит в воздухе «посредством небесной празности», а по форме напоминает яичный желток, то есть шарообразная. Протяженность же земли по экватору по Кириллу равна 240 000 стадий, а «небо отстоит от Земли на такое расстояние, что человеку, делающему в день по 20 поприщ (около двадцати верст), пришлось бы идти 500 лет».

Это все писано им в 1412 году на основании изучения наблюдений и вычислений тогдашних «звездоблюстителей и землемерителей» всего света, труды которых он явно знал.

А семьюдесятью годами позже иеромонах того же монастыря книгописец Ефросин в одном из своих Соборников записал большое сказание о Куликовской битве, услышанное им когда-то от некоего старца Софония-рязанца. Не записывал вслед за сказывавшим Софонием, ниоткуда не переписывал, а записал целиком по памяти, причем не сразу, а через приличное время. Вот была память! И это сказание Софоний даже никак не озаглавил, Ефросин сам назвал его «Задонщиной», которая теперь украшает любую хрестоматию древнерусской литературы. Да, художественно «Задонщина» впрямую подражает «Слову о полку Игореве», но это говорит о том, насколько популярно было «Слово…» уже тогда, в пятнадцатом веке, что ему не стесняясь талантливо подражали. Есть подозрение, что Ефросин если и не целиком придумал этого «некоего старца Софония», то все равно внес в «Задонщину» очень много своего — по памяти ведь, говорит, записывал.

И «Сказание о Дракуле-воеводе» иеромонах Ефросин первым поместил в книге. И повести «О Китоврасе» и «Об Индийском царстве», которые выбрал, пересказав из «Александрии» — чрезвычайно популярного средневекового приключенческого романа об Александре Македонском. В заключение повествования Ефросин добавляет, что «Александр Македонский умер в Вавилоне… Жил же тридцать два года. Покорил двадцать два варварских народа и четырнадцать эллинских племен, создал одиннадцать городов. От Адама до смерти его прошло лет 5167, а до рождества Христа он был за 300 лет и 33 года…»

Вот как широко и цельно видел мир и историю человечества сей иеромонах Ефросин да и все другие наши древние литераторы и книгописцы.

ИЗЪМЕЧТАНА ВСЕЮ ХЫТРОСТЬЮ

Первые каменные храмы тоже созданы у нас христианством, и строились они поначалу, разумеется, тоже по образу и подобию византийских и болгарских. Причем служили они тогда не только культовым целям — храмы являлись и символами княжеской власти, их могущества, были главным украшением для городов, превосходя остальные, в основном деревянные, постройки своей величиной и монументальностью. Возле них, как уже говорилось, устраивались все важнейшие общенародные сборища, торжества, в них хранились главные священные реликвии и казна.

Идеи величия и мощи, выражаясь сегодняшним языком, были главными идейно-художественными задачами тогдашней церковной архитектуры, и в Киевской Руси культивировались поначалу, как в Византии и Болгарии, формы скупые и строгие, размеры грандиозные, под стать государству. Однако довольно скоро стало появляться немало и вполне самостоятельного.

В новгородско-псковском зодчестве византийское влияние уже не чувствуется вовсе. Тут все с самого начала было предельно просто и мощно даже и при малых размерах, без геометрической сухости, словно эти здания не выкладывали из тесаных тяжеленных камней, а лепили из мягкого материала руки какого-то великана, который страшно не любил прямых и острых линий — все неровно сглаживал, отчего древние новгородско-псковские строения кажутся совершенно живыми, полными силы и красоты.

Близ Новгорода у знаменитой церкви Спаса на Нередице появилась и первая русская колокольня, а в Пскове— оригинальные, будто небольшие фигурные стеночки с прорезями, звонницы, которых дотоле не было нигде и которыми можно любоваться бесконечно.

Владимиро-суздальское зодчество отличалось удивительно одухотворенным изяществом и стройностью, а потом и тягой к богатому узорочью, к белокаменной резьбе.

Небольшая речушка Нерль близ Владимира. Сейчас рядом и никакого селения нет, а там на низком бережку в двенадцатом веке вырастает церковь Покрова Богородицы совершенно немыслимой стройности, чистоты, простоты и глубочайшей, неброской, именно русской красоты; прямо как юная ясная душевная русская невеста самого Господа Бога стоит и светится — беленькая, беленькая и нежная. Ее поставил великий князь Андрей Боголюбский в память по своему безвременно скончавшемуся юному сыну.

А тридцатью годами позже в самом стольном тогда Владимире по-над Клязьмой поднимается тоже невеликий по размерам, но поразительно