это было узнать, да и правда ли это? Володя был почему-то упёрто уверен, ничего толком не зная, что страшную ломку можно сломать лишь медикаментозно, а на одной лишь силе воле, даже и бешеной, выкарабкаться не получится, но, может быть, Володя просто многого не знал…Были ещё наркодиспансеры и нарколечебницы (это не одно и то же). Действительно ли там помогали выкарабкаться из дерьма, какими методами лечили — всё это было покрыто мраком для несчастных родителей. Перед Володей и Верой тогда во весь рост встал неподъемный вопрос, прямо не камень, а огромный булыжник преткновения, всё разрушающий острый подводный риф: как отвезти Андрея хотя бы в наркодиспансер? Рассказать ему всё задуманное, получить его согласие на лечение от наркозависимости? Но зная взрывчатость и бешеный нрав Андрея, теперь уже удесятерённый блуждающими в его крови гадами, Володя и Вера боялись тем самым спугнуть Андрея, боялись, что, сказав ему о своём решении излечить его, они его вообще потеряют, потому что он, взбеленившись, просто сбежит из дома, и в школе больше не появится, и это будет означать только одно — он окончательно уйдёт туда, как в камеру спасения, и где его тогда искать и сколько времени эти поиски продлятся…за это время он станет полным овощем, живущим лишь дозой, а между дозами, не имея никаких денег, толкающим колёса и любую дурь кому угодно, хоть малолеткам, всё равно, лишь бы за это его награждали очередняком. В этом случае Володя и Вера, в чём они были уверены, найдут (если вообще найдут) сына, скорее всего, уже с почерневшими, отмирающими руками, каждую из которых можно без всякой анестезии отпиливать простой ножовкой, и с такими же почерневшими ступнями. А, может, он и вообще быстро сдохнет от передоза, валяясь в собственной блевотине, и кто скажет об этом его родителям и — когда? Вот чего больше всего боялись Володя с Верой, когда приняли безоговорочное для себя решение, единственно верное для них самих, но которое показалось бы, вероятно, жутким любому человеку со стороны, жутким потому, что даже ничего не зная о лечении наркоманов, предполагали самые страшные нквэдэшные и гестаповские зверства так называемого лечения, и были недалеки от истины. Они не стали ничего говорить Андрею.

…Дни превратились в сгустки вязкого почти беспросветного отчаяния, грозящего прорваться в панику, но оба изо всех сил держались, потому что знали, что позволь они себе расслабиться — это станет гробом без музыки не только для Андрея, но для их семьи. И они держались и бились, как на последнем живом пятачке.

Состояние крайнего, уже бездумного отчаяния толкает человека, ещё не желающего сдаваться, на резкие, быстрые, категоричные действия, несвойственные ему в обыденной жизни. Пока что Андрей ещё возвращался домой после школы, пока ещё он вообще продолжал ходить в школу, пока что родители ещё давали ему сущую мелочь на школьные обеды, не зная, на что он их тратит на самом деле, лишь подозревая — на что именно, пока что его ещё отпускали гулять с приятелями, понимая, что ЗАПРЕТИТЬ ему сейчас ничего нельзя, потому что в любой следующий день он мог просто не вернуться домой и страшно сдохнуть от передоза дичайшей дряни где-нибудь в грязном, засранном и заблёванном заброшенном подвале или на чердаке — и предсказать, предвидеть такой исход было невозможно. Но механизм уже был незримо запущен. Андрей всё больше стал походить на заторможенного зомби, но — возвращался, и это пока было для Веры и Володи главным. Неужели Андрей и правда не понимал, каким жутким коктейлем накачивается, какой дрянью, в которую напиханы и химикаты от насекомых, и чистящие порошки? Может, и понимал, но остановиться уже не мог, и пока что всё это было на халяву, хотя он уже понимал, что скоро надо будет за каждый дозняк либо платить, либо его надо будет отрабатывать, впаривая «новеньким». А деньги ему на школьные завтраки родители ещё продолжали давать, правда, очень мало, такие крохи, которых едва хватало на 1 пирожок в школьной столовке, но он и эти крохи копил. Когда начинался отходняк (обычно дома, ночью), он успевал дотащить себя до ванной и, включив воду на полную мощь, блевал так, что, казалось, все внутренности сейчас выблюет. Родители первое время лезли, стучали в дверь, что-то спрашивали, потом почему-то перестали, но ему уже всё становилось по фигу, всё!

Крайнее, почти безумное отчаяние, в котором пульсировали Володя с Верой, почти лишившись сна, аппетита, такое крайнее отчаяние толкает людей на резкие, категоричные поступки, не свойственные в обычной нормальной жизни. Володя с Верой знали, что любой день может стать для Андрея последним, надо было действовать очень быстро и очень чётко.

Володя просто записался и приехал на приём к наркологу, первому попавшемуся в районном наркодиспансере, потому что представления не имел, кто там из этих врачей настоящий профи, а кто — случайно туда попавший. Он не задумывался о том, один ли он таким умным оказался, или таких отцов, приезжающих спросить нарколога, как быть со своим ребёнком-наркоманом, было полно: это было неважно. Матвей Юрьевич, пожилой уже врач, был единственным посторонним человеком, которому Володя рассказал об Андрее, и вообще Володя угадал его совершенно случайно, и, если здесь уместно говорить о везении, то можно сказать, что с Матвеем Юрьевичем Володе дико повезло. Они очень долго разговаривали, но Матвей Юрьевич всё же сказал, что он должен хоть каким-то образом просто увидеть Андрея. Он показал Володе такие фотографии, от которых любые волосья на любой голове заколосятся ходуном: вот 17-летний героинщик с 4-летним стажем, просто скелет, обтянутый кожей, узник лагеря смерти, руки-палки и ноги-палки совершенно почерневшие больше чем наполовину, давно уже не чувствующие вообще ничего, никакой боли, и в эту бесчувственную черноту он всё всаживает и всаживает грязную иглу грязного шприца, и всё вокруг ему уже по фигу, да и от мозгов у него остались уже одни ошмётья, а это уже полностью безвозвратно. Если его руки-ноги отрубать обычным топором или отпиливать обычной пилой без всякой анестезии, этот 17-летний кретин ничего не почувствует, и тут бессильна уже любая лечебница, либо же надо полностью ампутировать этому 17-летнему идиоту и руки, и ноги, но и обрубок этот будет молить о дозе…Матвей Юрьевич показывал Володе и другие фотографии, от которых кровь стыла в жилах, рассказал он, не скрывая, и о жутких методах лечения наркоманов, с тяжеленными побочными эффектами, но других методов пока ещё придумано не было. Однако был и один