других ходов не было, хотя и сказано было, что совсем драконовских, фашистских методов лечения к Андрею применять не будут, потому, что во-первых, он ещё не влип по полной, как почти все там лежащие, а, во-вторых, потому, что ему всего 13 лет, так что здесь можно будет обойтись методами не столь жёсткими. Володя намеревался даже ночами (а это было очень трудно хотя бы потому, что он ведь был элементарно живым человеком и засыпал в конце концов, даже сидя у кровати сына) следить за тем, чтобы ни одна тварь не предложила Андрею тайком никакой дури. Володя даже в туалет за Андреем там таскался, отчего тот белел лицом ещё больше — от ненависти к отцу. Стержнем стали слова нарколога: никакой жалости к сыну, ни в чём ни на секунду! Если хочешь своего 13-летнего сына-начинающего наркомана угробить — жалей его, потакай ему, жалей! Вырубить, выключить в себе родительскую жалость к своему глупому, ещё не повзрослевшему ребёнку — ржавой пилой распилить своё сердце, это оказалось очень больно…

На следующий же день после знакомства с главврачом Володя привёз Андрея…можно сказать, почти в ночи, но они обо всём договорились заранее по телефону, и Игорь Всеволодович ждал их даже если перевалит за полночь. Андрей тогда приплёлся домой почти в 11 вечера, он был никакой, бухнулся на свою койку в отключке, Саша, младший брат, с которым они жили в одной комнате, бросился было ухаживать за ним, как всегда, но вошли Володя с Верой и сказали, что Андрея сейчас увезут в лечебницу, хотя Саша уже знал, что брат стал наркоманом.

Володя поднял ничего не соображающего Андрея, завёл его безвольную руку себе за шею и поволок из квартиры в свою старую «Таврию». Андрей, как обмякшая кукла, передвигал ногами, голова его болталась из стороны в сторону, так что свалить это безвольное, ничего не весящее тело на заднее сиденье машины было пустяковым делом. Вера положила им с собой большой пакет с собранными заранее вещами и домашним постельным бельём. Отъезжая, Володя ещё увидел, как Вера лишь в этот момент расплакалась, а ведь до этого вообще не плакала, но рядом с ней стоял Саша, Сашка со спящим у него на руках кульком Павлушей, успело мелькнуть в Володиных мозгах: «Только бы их миновало…».

Полторы недели, всего лишь полторы недели…Казалось, что прошли месяцы…Было маленькое везение: Андрей не подцепил ни СПИДа, ни ВИЧ, ни гепатита, можно сказать, успел пройти по лезвию…Домой Володя звонил каждый день, но не приехал ни разу: Вера сначала пыталась робко его обо всём расспрашивать, потом поняла и перестала, а Володя не рассказывал ни-че-го. Она была потрясена тем, как всего за несколько дней сильно изменился голос мужа, из бархатного баритона превратившись в глухой, как из подземелья, жёсткий, режущий звук. В один из дней позвонив, он попросил Веру обратиться к его и к её родителям, которые точно же ничего не знали, но что-то очень худое, разумеется, подозревали — поискать варианты обмена с большой доплатой их двухкомнатной берложки в хрущёбе на большую 4-комнатную берлогу в любом другом, противоположном районе города. Официальным объяснением было: жить в такой тесноте, да ещё с новорожденным Павлушей, стало немыслимо. Все родители согласились.

Володя так никогда и не рассказал Вере, как отмыв положенные полы, оказав требуемую от него помощь санитарам (а приходилось и крепко держать буйных во время ломки, пока им там что-то вкалывали в вену, и приматывать к кроватям), он усаживался в глубокий, промятый стул рядом с кроватью Андрея, который чаще всего находился то ли в беспамятстве, то ли во сне от вводимых препаратов, и продолжал обработку статистических данных Игоря Всеволодовича, начатую ещё днём в перерывах, но всегда — сидя на стуле рядом с Андреем. Однако иногда катастрофически засыпал, роняя бумаги на пол, так смертельно уставал. Он вообще за эти две недели хорошо если поспал без перерыва хоть раз ночью на стуле 2 часа, чаще же всего это был не сон, а пунктир сна, он просыпался от любого шороха, от упавших на пол бумаг, от шагов тех ходячих, которые вставали ночью в туалет, но не было сил идти смотреть за ними, ширяться ли они идут в туалет или всё же по нужде. Игорь Всеволодович иногда оставался на ночные дежурства и тогда категорически отсылал Володю в свой кабинет — спать до утра, а сам приглядывал за наркошами, за Андреем в частности, а два раза сменил у кровати Андрея Володино «дежурство», отпуская его на лекции в ФизТех.

В те минуты, когда Андрей вдруг приходил в сознание, он начинал дико бушевать, пытался вскакивать, но тут же прибегали санитары, а он пытался схватить отца за горло и орал: «Ты — сука!!! Ненавижу тебя, мразь, ненавижуууу!!!!». Володя молчал и глотал всё, Андрею опять делали инъекцию, и он опять вырубался. Свидетелем таких сцен и действующим наркологом вместе с санитарами несколько раз бывал и Игорь Всеволодович.

А через полторы недели они оба вернулись домой. Всё на той же древней «Таврии». Было холодное лето, Вера открыла дверь и в первые мгновения совсем не узнала двух страшной внешности чужаков: перед ней стояли два высоких скелета, обтянутых кожей какого-то небывало мерзкого грязно-серого цвета, с клочками волос на головах, с глазами, запавшими в глазницы и не имевшими никакого выражения, а ведь она не видела их всего полторы недели…Вера, недаром Володя выбрал её женой раз и на всю жизнь, железной хваткой задавила в себе вопль первого ужаса и удушья, готового вырваться истеричным рыданием, бросилась на них обоих и обняла их, как одно единое-целое, но самое родное существо. Прибежал и Саша, в глубине квартирёнки заголосил полугодовалый Павлушка.

Весь этот в общем-то крошечный по времени, но такой страшный кусок судьбы они всей семьёй молча, без обсуждений и оговорок, намертво замуровали без малейшего права на освобождение, как изувера-преступника, у которого не может быть даже права не только на бытие среди людей, но и вообще на жизнь. Ни разу в жизни потом не только не рассказал Володя, но даже и словом не обмолвился о том, как он провёл эти полторы недели в нарколечебнице, вытаскивая сына из страшной клоаки, из могилы, что он там вынес на своей шкуре, чего насмотрелся и нахлебался, как вообще выжил там РАДИ СЫНА, работая там уборщиком-санитаром и обрабатывая ночами статистические выкладки.

А Вериным родителям удалось найти вариант обмена с солидной Володиной доплатой на большую