– Мне захотелось воссоздать обстановку нашего жилища в поселке Валь-Жальбер, и я постаралась, чтобы интерьер был очень красивым, но все над этим смеются, – заявила Лора слушающей ее Мирей. – Моя дочь даже и не взглянула на стоящую на камине в гостиной белую мраморную статуэтку, которая является точной копией статуэтки, имевшейся у нас в Валь-Жальбере.

Было еще довольно рано, и только эти две женщины уже поднялись с постелей. Они завтракали, сидя в залитой солнечными лучами кухне.

– Не расстраивайтесь, мадам! Вчера вечером Мимин сказала вам комплимент по поводу вашего ковра в восточном стиле.

– Неужели? Не надо мне об этом рассказывать! Если моя дочь и обратила внимание на качество этого ковра, то только потому, что чистила его после того, как его запачкал ее Констан. Этот ребенок делает все, что ему вздумается. Он бегал по гостиной со стаканом молока в руке! Это пятно не отмоется, можешь мне поверить.

– Я займусь пятном, мадам, я умею выводить пятна.

– Но ты ведь едва можешь наклоняться, моя бедная Мирей! Я попрошу заняться им приходящую домработницу.

Старая служанка тяжко вздохнула. Она так полностью и не пришла в себя после пожара, который уничтожил роскошный дом Лоры в поселке Валь-Жальбер четыре года назад. Врач в Робервале говорил, что у Мирей сильная психическая травма, которая ослабила весь ее организм.

Со второго этажа донесся топот ног по паркету, послышались крики. Эрмин, должно быть, бегала за Констаном, который, как и в любое другое утро, отказывался одеваться. Был также слышен ворчливый голос Мадлен.

– Видишь ли, Мирей, я была рада принять у себя мою дочь и ее малышей, но я уже устала от этого шума, от пререканий и различных неприятных споров. Кто виновен в такой напряженной атмосфере? Киона. Опять Киона. Если бы я до нее добралась, я бы заставила ее понять, по какой дороге она должна идти! А мой зять? Ну как можно было додуматься задержаться во Франции, причем без жены! Тошан и Киона – одного поля ягоды. Они – эгоисты и нарушители существующего порядка.

Фокстерьер, лежавший под столом у ног Лоры, вдруг затявкал.

– Это, наверное, пришел почтальон, мадам, – сказала Мирей.

– Несомненно. К почтовому ящику сходит мой муж. Лично я ничего особенного не жду.

Лоранс сбежала вниз по лестнице в прелестную прихожую, стены которой были покрыты панелями цвета слоновой кости. Одетая в розовое платье с «крылышками» (как того требовала мода), она, заглянув в кухню, пожелала доброго утра обеим женщинам и выскочила в сад.

– Ты обратила внимание на то, что Эрмин совсем никак не наказала ее за непослушание? – язвительно сказала Лора. – Боже мой, куда катится мир?

Словно бы в ответ на эти причитания на кухню торжественно вошел Констан, одетый в одни трусики. Вслед за ним появились Мадлен, державшая на руках Катери, и Эрмин, которая, казалось, находится на грани нервного срыва.

– Добрый день всем, – сказала с улыбкой Мирей. – Присаживайтесь. Я намазала маслом гренки, а молоко еще теплое.

– Что делает Жослин? – поинтересовалась Лора, бросая гневный взгляд на своего внука, розовая кожа и пухленькое тело которого казались ей проявлением недопустимой непристойности. – Констан, твоя мама может поступать так, как ей вздумается, но лично я не разрешаю тебе завтракать в таком наряде. Ты находишься в моем доме, и я – твоя бабушка. Поэтому я прошу тебя подняться наверх и одеться.

– Нет! – решительно ответил шестилетний мальчик. – Мне жарко. Я хочу пойти купаться в озере. Одежда мне не нужна.

– Оставь его в покое, мама! – вмешалась Эрмин. – Если бы мы находились в Большом раю, у себя дома, никого бы не смутило то, что кто-то ходит в одних трусах.

– Да это понятно, что там – логово дикарей, – пробурчала Лора.

– Что-что? – возмущенно переспросила Эрмин. – И тебе не стыдно такое говорить? Логово дикарей! Какая наглость! Ты раз сто говорила, что наш дом – великолепный и ухоженный. А если под дикарями ты имеешь в виду Одину и Аранк, которых я очень люблю, то прошу тебя взять обратно слова, которые ты только что произнесла!

– О господи, да беру я их обратно, беру! Уж слишком ты нервная, дорогая моя. Я ведь просто пошутила… – смущенно пробормотала Лора.

– Что-то я в этом сомневаюсь. По правде говоря, ты, мама, становишься невыносимой. Ну просто мегера какая-то!

Возвращение Лоранс из сада положило конец этой перебранке: Лоранс, широко улыбаясь, размахивала голубым конвертом.

– Новости от Шарлотты, и марка на этот раз не немецкая, а французская! – пояснила она. – Мама, письмо адресовано тебе.

– Ну наконец хоть что-то приятное! – обрадовалась Эрмин. – Я вскрою письмо и прочитаю его для всех вас вслух.

– В таком случае следовало бы предложить Жоссу спуститься к нам, – сказала Лора. – Он очень любит Шарлотту. Кроме того, всегда именно он отвечает на ее письма. К ее последнему письму прилагался рисунок маленькой Адели, на котором было написано: «Дедушке Жослину». Для семилетней девочки она рисует очень даже неплохо. А то, что она хромает, окружающие почти не замечают.

Эта девочка, родившаяся на берегу Перибонки, в доме Тошана, летом 1947 года заболела полиомиелитом. Лора и Жослин приютили ее на несколько недель, необходимых для ее лечения, поскольку Шарлотта тогда вот-вот должна была родить второго ребенка – ребенка, который едва не стоил жизни своей матери и которого назвали Томасом.

– Я схожу наверх за дедушкой, – сказала Лоранс, поспешно выходя из гостиной.

– Твоей дочери то и дело легко удается куда-нибудь удрать, Эрмин, – покачала головой Лора. – У нее как будто есть крылья.

– Просто ей не очень интересно находиться здесь одной, без своей сестры и Кионы.

– Хм! Видимо, именно по этой причине ты разрешила ей помогать Овиду Лафлеру в его школе для индейцев.

– Именно так, мама! – резко ответила Эрмин, начиная сердиться. – Овид приедет за ней в понедельник и отвезет ее туда. Она ничем не рискует, и к тому же такая деятельность заставит ее быть серьезнее и позволит ей позаботиться о тех, у кого есть гораздо больше оснований жаловаться на жизнь, чем у нас.

Лицо у Эрмин было осунувшимся, а взгляд – отсутствующим. В это утро она надела обтягивающую бежевую тенниску и штаны из джинсовой ткани – той голубой ткани, которая быстро завоевывала популярность в Америке. Что касается ее пышной светлой шевелюры, то она была частично скрыта под платком.

Жослин спустился по лестнице, ступеньки которой были покрыты цветным шерстяным ковром, удерживаемым тоненькими медными прутьями.

– Что, мисс Лолотта нам что-то написала? – проворчал он. – Если ее писанина сможет нас отвлечь от мрачных мыслей, то я с удовольствием ее послушаю. А если нет, то лучше вернусь в постель.

– Папа, ты что, намереваешься провести всю оставшуюся жизнь в постели? – негодующе воскликнула Эрмин. – Мы сделали в отношении Кионы все, что следовало. Полиция Онтарио поставлена в известность. Как только полицейские ее найдут, мы поедем за ней на поезде.