– Внутри мармелад, ананас… Хороший фрукт…

– Ананас! Я никогда его не пробовала. Спасибо, месье Фан, спасибо.

Киона слегка поклонилась ему по-восточному, а затем одарила его одной из своих восхитительных улыбок. Китаец вздрогнул, почувствовав, что на душе у него вдруг стало удивительно легко. Он тоже поклонился, и в его узких глазах появилось выражение глубокого почтения.

Киона до самого вечера старательно помогала китайской чете. Она мыла и расставляла посуду, вытирала столы, очищала и измельчала следующую партию овощей. Когда пришло время ужина, Ли Мэй отпустила ее, протянув ей корзинку, прикрытую тряпкой.

– Иди отдыхать. Я положила две порции – для тебя и для твоего мужа. Я жду тебя завтра утром в семь часов. В термосе – зеленый чай.

Киона пошла к своей маленькой палатке спокойным шагом. Она сильно устала, а руки ее покраснели оттого, что она перемыла гору посуды и очистила превеликое множество овощей.

– Делсен! – позвала она, поставив корзинку на землю возле палатки.

Со стороны озера донесся какой-то шум. Киона, присмотревшись, разглядела над поверхностью воды чью-то голову. Затем там стали появляться руки, от движения которых по воде расходились концентрические круги, освещаемые лучами заходящего солнца.

Делсен плавал в озере. Киона поспешно стащила с себя всю свою одежду и бросилась в воду. Делсен успел заметить, как она бежит по берегу – абсолютно голая, с развевающимися на ветру волосами. Он тут же поплыл к ней: в нем снова проснулись его мужские желания. Однако когда Киона посмотрела на него своими большими янтарными глазами, поблескивавшими в пурпурном свете солнца, он решил к ней не прикасаться. Делсен сейчас впервые в полной мере почувствовал, какая эта девушка необыкновенная, почувствовал силу ее души и ее абсолютную чистоту. У него возникло смутное понимание того, что ему следует либо поклоняться этому неприкасаемому идолу, либо сломать его, чтобы не подчиниться ему полностью.

Роберваль, тот же вечер

Опершись локтями о подоконник, Эрмин смотрела тусклым взглядом на озеро Сен-Жан, по поверхности которого бежали золотисто-розовые волны. Она сегодня долго плакала. Отсутствие Кионы, Мари-Нутты и Тошана было для нее невыносимым. Вся остальная семья собралась на первом этаже в ожидании ужина, который обещал быть скучным, мрачным и молчаливым. Во время этого ужина не будет слышно смеха Констана и Катери, которых Мадлен уже уложила спать.

– Сестра моя, моя дорогая сестренка, ну почему ты поступила так, почему ты нас бросила, почему ты нас предала? – прошептала Эрмин, чувствуя, как у нее сжимается сердце. – Киона, без тебя мне все здесь кажется пустым.

Она смахнула последнюю слезу, сопровождая взглядом летящую чайку. Эта птица летала кругами, почти не маша при этом своими грациозными крыльями.

– Мы были бы здесь такими счастливыми все вместе! – сказала Эрмин тихо.

Почувствовав досаду, она повернулась спиной к великолепному пейзажу, который вскоре уже погрузится в ночную темноту, взяла усталым жестом носовой платок и вытерла им свои покрасневшие веки. В полумраке, возникшем от прикосновения материи к глазам, она вдруг различила силуэт, от которого исходил свет, а затем прорисовалось лицо – красивое и улыбающееся лицо Кионы.

«Прошу тебя, не грусти, сестра моя, – послышался в ушах Эрмин голос. – Разве ты забыла о невидимых дорогах, о которых тебе говорил Тошан и по которым мы должны идти?»

Затем это приятное видение исчезло. Эрмин показалось, что в небе что-то вспыхнуло и тут же погасло. Почувствовав облегчение, она поспешно вышла из комнаты и спустилась по лестнице.

– Папа! – воскликнула она, входя в гостиную. – Я ее видела! Я видела Киону! Она со мной разговаривала.

Никто не стал ей возражать, даже Овид Лафлер, которого пригласили на ужин: всем присутствующим в этом доме было хорошо известно об удивительных способностях Кионы.

– Вот это меня радует! – пробурчал Жослин. – Она собирается вернуться?

– Думаю, что нет. Она дала мне понять, что должна идти по своей невидимой дороге. Тошан говорил мне то же самое, когда я встретила его на лугу возле мельницы Уэлле и когда мне было столько же лет, сколько сейчас Кионе. Боже мой, она была прекрасна. Ну прямо ангел из чистого золота, наш ангел, ангел озера Сен-Жан.

Лоранс насупилась. Ее мать никогда не говорила таким восторженным тоном о своих собственных дочерях – о Мари-Нутте и о ней, Лоранс. Сидя возле нее на диване, Овид почувствовал, что ее охватила тоска и досада. Он легонько похлопал ее ладонью по руке.

– Вы сегодня тоже великолепно выглядите, – прошептал он ей, убедившись в том, что на них никто не смотрит.

– Не так великолепно, как моя мама, – едва слышно сказала Лоранс в ответ.

Она вызывающе посмотрела на него своими лазурно-голубыми глазами. Лафлер понял, что он имеет дело уже не просто с умненькой девушкой-подростком, а с быстро взрослеющей девушкой.

– Мое предложение остается в силе, – сказал он доверительным тоном. – На следующей неделе я заеду за вами, и мы покажем ваши творения моим ученикам.

Лоранс, одновременно приятно удивившись и успокоившись, в знак согласия кивнула. Ей вспомнилось, как она сегодня ехала в автомобиле своего дедушки. Она и Овид сидели на заднем сиденье. Овид несколько раз касался ее плеча своим плечом – как будто случайно, – и от этих прикосновений по ее девичьему телу пробегали приятные мурашки. «Я не отступлюсь, – подумала она. – Даже если он все еще любит мою маму, она замужем. А я – нет!»

А Лора тем временем негодовала по поводу того, о чем ей стало известно. Поездка в Шамбор принесла свои результаты. Начальник вокзала вспомнил, что видел молодую парочку: рыжеволосую девушку и парня-индейца. Они взяли билеты до Торонто.

– Подумать только: эти два идиота отправились в Онтарио! – сокрушенно вздыхала Лора. – Жосс, Мимин, завтра вы примете все необходимые меры. Нужно везде позвонить и навести справки на строительных площадках. О господи, наша Киона угодила в лапы к юному пьянице. Мне сказал об этом месье Лафлер.

– Моя бедная мадам Лора! – запричитала, вздрагивая всем телом, Мирей. – Знаете, лично я выпила бы немного карибу[12], потому что, по моему мнению, все еще только начинается.

Роберваль, суббота, 15 июля 1950 года

Лора пребывала в весьма дурном расположении духа. Уже в который раз события разворачивались совсем не так, как ей хотелось, и она никак не могла прийти в себя от охватившего ее горького разочарования. Киона своим поступком едва не вызвала у нее депрессию. Кроме того, Эрмин не сказала и слова ни про великолепные ситцевые шторы, висящие в гостиной, ни про очаровательный низенький столик красного дерева, украшенный мозаикой и хорошо гармонирующий с пианино – недавней покупкой, которой хозяйка дома очень гордилась. На этом прекрасно настроенном музыкальном инструменте стояла бронзовая лампа с абажуром из красного атласа, которая освещала гостиную мягким светом.