согласны с происходящим. Присутствовали все мы, судя по интерьеру, – в больничной палате. Ну, ладно Доктор, а я-то чё в больнице делаю? И почему – лежа, – в больничной койке?

– Ай!! – Мотя чего-то крутил у своих приборов, от чего мне в голову втыкались гвозди.

– А это – обязательная процедура? – я лично в её необходимости начал сомневаться после второго же «гвоздя».

– Смею вас заверить, это для общего дела, – Доктор был очень убедителен.

– …ять! Кончай уже! – крикнул я электроюннатовцу, получив уже не «гвоздь», а «анкер» в темечко.

– Маркиз, как у тебя? – Задал вопрос Доктор.

– Ща всё будет, – продолжая крутить-вертеть свои ручки, пробормотал задумчиво естествоиспытатель.

– У-уу! Да, блин, ещё раз и ты будешь лежать на соседней койке! – снова взвыл я.

– Да завались уже! Я что ли виноват, что через твоё тупое суперэго ни одному сигналу не пробиться? – Мотя был зол, очевидно, от того, что не смог с лёту продемонстрировать Доктору свою виртуозность.

– Доктор! Что-то тут не так, – взмолился я, – отмените мне электрошок! Я всё равно ничего не знаю!

И тут выключили солнце…

***

Когда солнце всё же включили, в палате оказались только я и Мадам. Мадам сидела рядышком на не особо эргономичном стуле и «втыкала» в смартфон.

– А что это ты ту делаешь, кино же закончилось?

– Как что? Дежурю, – Мадам была удивлена моим вопросом ну прям ваще.

– И как давно СЕО рекламного агентства подалась в сёстры милосердия?

– Как только – так сразу! Когда тебя сюда притащила! – сестричка оказалась немного ворчливой.

– И долго ты тут так – дежуришь?

– Второй месяц.

– Чо?! Второй месяц? И ты тут каждый день? – нахлынула на меня волна опупения.

– Нет, не каждый. Мы чередуемся, день – ночь. Я сегодня в ночь.

– Мы – это кто?

– Я. Госпожа Мафдет. Девочки… – начала перечислять Мадам сиделка.

– Девочки? Какие ещё – девочки?

– Твои. Какие же ещё?

– Мои?! Мои же в пансионате…

– Не, не те твои кошкодевочки. А те кошкодевочки, которые с твоего отдела кошкодевочки.

– А откуда ты знаешь про отдел?

– Да я уже всё знаю. Не знаю, зачем только ты мне про охранную фирму врал. Боялся, что ревновать буду? И правильно делал.

– Доктор и тебя завербовал?

– Не совсем что бы завербовал. Так, кое-что рассказал, но без подробностей. А дежурить я сама напросилась.

– То есть, вы тут с сенсеем и этими фифами тут целый месяц тупо сидели, потому, что вам больше заняться нечем было?

– Неправда! Мы не сидели. Ты был очень плох. Когда мы тебя сюда принесли в тебе крови почти не оставалось. Все за тебя переживали.

– Ну и переживали бы без отрыва от производства, что тут, сиделок, что ли нет штатных?

– Представь себе – нет. Вот поэтому я и попросила разрешить за тобой ухаживать. И госпожа Мафдет тоже. А потом и твои сотрудники.

– А какой смысл сидеть рядом со спящим человеком?

– Какой ещё – спящий? Ты в коме был больше месяца. Я очень боялась, что ты из неё не выйдешь. И мы не просто сидели. Как ты думаешь, как тебя кормили всё это время?

– А, в натуре, как?

– Внутривенно, вон через ту систему питательный раствор подавали. И утку тебе меняли. А госпожа Мафдет тебе постоянно массаж делала.

– Нафига человеку в коме – массаж?!

– От пролежней, придурок! Она, знаешь, как за тебя переживала?

–А, какую ещё – утку?

– А какая в больнице утка бывает? Можешь ты отдохнёшь, у тебя, наверное, голова еще не восстановилась?

– И вы все по очереди меня переворачивали, массажировали, утку подкладывали, да ещё и разглядывали всякое?

– Да мы всё делали.

– И мой отдел – тоже? И Мотя?

– Что ты имеешь против Маркиза, он – классный…

– Машу ять… – это был полный и безоговорочный абзац.

Все, кому не лень, меня щупали, жамкали, стыковали мои штуцер с горловиной системы «утка больничная» … Это какой-то позор.

– Да не беспокойся. Маркиз был всё это время занят, он на другую твою часть тела был нацелен.

– То есть, хоть у одного у нашего младшего научного сотрудника было настоящее занятие, кроме как трогать меня за влажное?

– Он сканер собирал. Но он почти самый первый вызвался кровь сдавать.

– Вы для меня ещё и кровь сдавали? – это было дно, вот самое то, самое илистое и вязкое, затягивающее.

– А что тебе не нравится? Или лучше было, чтобы ты тут сразу от потери крови помер у нас на руках?

– А разве от кошкодевочек кровь человеку можно перелить?

– Нет, но плазма подходит.

Фух, вот так зашибись. Вот так вот пойдёшь авторитет зарабатывать, да респект добывать, а потом ещё и сам всем должен становишься. Я теперь, что, кровный брать госпоже Супертяж? Так, подождите… Что ещё за авторитет? Куда это я ходил?..

И тут я всё вспомнил.

– Ты чего? Тебе плохо? – Мадам взволновано подскочила к моей койке.

– Плохо. Мне очень плохо. Я хочу умереть. Пожалуйста, уходи. Очень тебя прошу, – простонал я, поворачиваясь лицом к стенке и принимая позу космонавта на старте: я был в полной, огромной чёрной дыре, я был там, где солнце не встаёт.

– Хорошо, хорошо, я уйду. Ты отдыхай. Ты, главное, не волнуйся, тебе вредно волноваться, – приговаривала Мадам, выходя из палаты.

Как-то легко она приняла моё предложение. Но это и хорошо. Я теперь могу спокойно зареветь, может даже – в голосину. Какой же лошара. Я реальное чмо. Вот так вот, понтанулся, растопырил пальцы. И что? И всё. Сам себя на ноль умножил. Как им вообще теперь не противно рядом со мной быть? Ну, ладно, Мадам, у неё свои тараканы. А остальные? А ведь они всё видели. Раз Мотя снял мнемограмму, то там и картинка, и звук, и мысли. Все моё самосознание в полном комплекте. И теперь они знают, что я всё делал для того, чтобы тупо выслужиться. Чтобы, блин, быть начальством, а не потому, что сильный, ловкий, смелый, и меня катакомбы зовут на подвиги.

Вот что теперь? Понятно, что меня выгонят. Но, я всё же носитель некоторых секретов. А значит, просто выгнать они меня не могут. Сидят сейчас, небось, и сожалеют, что на такого, как я, ресурсы тратили и кровь сдавали.

А если не будут убирать? Что я тут, в уборщиках навсегда застряну? Как вот теперь мне искупить и заслужить? И есть ли у меня право на реабилитацию?

– Больной, подождите спать, примите слабительное! – своим неизменно жизнерадостным тоном выдал неожиданно пришедший Доктор, и потряс меня за плечо. – Очнитесь! Не время