Кстати, данное обстоятельство заставляет задуматься еще об одном аспекте всей этой более чем сомнительной истории. Допуск любого гражданина к секретам является крайне сложной, громоздкой и при этом еще с 1920-х годов детально разработанной процедурой, повторявшейся, без преувеличения, миллионы раз и отточенной до полного совершенства. Любой офицер на строевых должностях, тем более в действующей армии, имеет допуск не ниже категории «Секретно». Это означает, что при первоначальном прохождении оформления допуска в его отношении запрашивались все без исключения организации и инстанции, по всем адресам проживания и работы, и при обнаружении малейших отклонений или противоречивости данных Шило или же Таврин не только не получил бы соответствующую должность, но и немедленно был бы разоблачен. Кстати, именно поэтому живущие по подложным документам здравомыслящие люди избегают ответственных должностей как огня. Создать новую биографию, способную выдержать спецпроверки, под силу только государственным органам, но никак не беглому бухгалтеру-растратчику, пожелавшему стать офицером.

Стоит подумать и о том, зачем, собственно, оперуполномоченный Особого отдела мог беседовать с Шило и выяснять у него причины перемены фамилии? Вопрос этот совершенно не так прост, как кажется на первый взгляд. Дело в том, что беседа офицера контрразведки с объектом может осуществляться только в нескольких, строго оговоренных случаях, должна преследовать вполне конкретные цели и заканчиваться тоже по одному из ограниченного числа сценариев.

Вариант первый. Беседа может проводиться в целях профилактики преступления, то есть при получении контрразведкой данных о том, что некто ведет себя на грани совершения преступления, или же может быть вовлечен в преступную деятельность, или же его деятельность при некоем повороте событий способна нанести ущерб государственной безопасности. Профилактируемый предупреждается об этом под роспись и отпускается. Очевидно, что это не наш случай. Выявление факта использования командиром пулеметной роты подложных документов показывает, что данный офицер является либо агентом противника, либо лицом с криминальным прошлым, и в любом случае — самозванцем. Во фронтовых условиях одно лишь подозрение в этом служит вполне достаточным основанием для проведения расследования. Следовательно, данная ситуация под профилактирование не подпадает.

Вариант второй. Беседа может проводиться со специальной целью насторожить преступника и побудить его к совершению определенных действий в целях выявления его связей, тайников, планов и пр. Например, после беседы он звонит своим связям или встречается и беседует с ними, отправляется к невыявленному тайнику и т. д. Очевидно, что ожидать такого результата от предположительно скрывающегося Таврина или Шило было невозможно, потому данный вариант следует отбросить.

Вариант третий. Беседа может венчать комплекс разыскных или агентурно-оперативных мероприятий по разработке объекта. В этом случае она проводится только на последней их стадии, в противном случае контрразведчик совершает должностное преступление, преждевременно раскрывая заинтересованность органов и степень их осведомленности. Это может либо привести к активизации преступной деятельности объекта, либо побудить его уничтожить доказательства таковой, либо подтолкнуть его к побегу. Ни один здравомыслящий оперативный офицер так не поступит ни при каких обстоятельствах, однако в случае с Тавриным, если верить ему, имел место именно такой невероятный поворот событий. Безусловно, контрразведчик в ходе беседы всегда изучает объект, его реакцию на те или иные утверждения, его поведение для вынесения собственного суждения о данном человеке. Но какого результата мог ожидать капитан Васильев от такой беседы? Признания? Вряд ли. Отрицание же им факта смены фамилии не говорило вообще ни о чем.

К слову, капитанское звание Таврин приписал оперработнику напрасно. Согласно материалам Центрального архива Министерства обороны Российской Федерации, в рассматриваемый период в 1196-м стрелковом полку оперуполномоченными Особого отдела дивизии были лейтенанты С. Г. Чаркин и К. В. Васильев. Никакой капитан Васильев там не служил. Однако заблуждение Таврина объяснимо: лейтенантами они были не общевойсковыми, а госбезопасности, что соответствовало званию капитана РККА, и вплоть до 1943 года, как и армейские капитаны, носили на петлицах по одному прямоугольнику (в обиходе именовавшемуся «шпалой»). Впрочем, это ничего не меняет.

Списать весь этот «букет» нарушений на напряженную фронтовую обстановку нельзя, ибо с конца января 1942 года, после неудачной попытки соединиться с войсками 29-й армии, 30-я армия, в состав которой входила 359-я стрелковая дивизия, спокойно стояла в районе Ржева, не испытывая серьезного натиска противника.

Факты расхождений в документах полка и дивизии заставляют задуматься еще об одном, вполне очевидном обстоятельстве. При проверке любого сигнала, как и вообще при оперативном интересе контрразведчика к любому человеку, в первую очередь он изучает не агентурную информацию о нем, каковой, к слову, может и не быть вообще. Первым шагом в изучении объекта всегда является исследование документов, и, как мы убедились, в отношении Таврина оно было бы весьма результативным. Но поскольку оперуполномоченный ОО не озаботился этим, можно с уверенностью утверждать, что он не проводил даже намека на расследование якобы сомнительных жизненных обстоятельств будущего террориста. Если, конечно, Васильев вообще занимался Тавриным, и это не являлось очередной ложью, сообщенной арестованным террористом, — ведь о самом факте беседы нам известно лишь с его слов.

На данном этапе автор должен извиниться перед читателями за то, что в предыдущей главе сознательно умолчал о некоторых документально установленных фактах. Сделано это было исключительно ради связности повествования, но теперь настала пора восстановить истину. К слову, она от этого яснее не становится…

Дело в том, что процитированный фрагмент протокола допроса Таврина в НКГБ СССР если и свидетельствует о чем-то, то лишь о лживости бывшего старшего лейтенанта и поверхностности следствия. Случайной или намеренной — нам еще предстоит разобраться. Пока же обратим внимание на заявление Таврина о том, что он испугался неминуемого разоблачения после того, как оперуполномоченный ОО узнал о тщательно оберегаемой им тайне смены фамилии Шило. Именно в результате ее озвучивания беглый растратчик якобы понял, что его прежние преступления вскрылись, струсил и перебежал к противнику. Однако изучение документов фонда 359-й стрелковой дивизии, как ни странно, наглядно свидетельствует о том, что уж чего-чего, а обнародования фамилии Шило ему точно бояться не стоило, поскольку она значилась почти во всех документах и совершенно не являлась секретом. Рассмотрим этот неожиданный факт подробнее.

Надуманность утверждений подследственного следователь мог убедительнейшим образом опровергнуть даже не одним, а тремя документами. В штатно-должностной книге офицерского состава, в книге регистрации офицерского состава и книге учета офицерского состава дивизии черным по белому указана жена Таврина Петра Ивановича — Шило Антонина Васильевна, проживающая по адресу: Свердловская область, Исовский район, деревня Карелино. То есть ни о каком преступном прошлом эта фамилия свидетельствовать не могла, а озвученная на допросе в сентябре 1944 года версия не выдерживала никакой критики и легко могла быть опровергнута. Однако сделано это не было.