– Товарищ лейтенант, отвернитесь на минутку!

Когда хитро прищурившийся Илья выполнил странную просьбу, папуас вытащил из-под многоцветной дикарской хламиды двуствольный обрез.

Гендерный с поразившей его самого прытью скакнул к жандармскому уполномоченному, сочтя представителя власти лучшим спасителем от убийства.

Дредд, однако, стрелять не стал. Ни в Фебруария Мартовича, ни даже в замок. Он сунул стволы обреза под кольца, на которых висел замочек, и нажал. Протяжно заскрипел металл, кольца расползлись, будто пластилиновые. Решетка растворилась.

– Я первый пойду, – сказал санитарный инспектор. – А то вы мне всю фауну распугаете.

Фауны в подвале не обнаружилось. Это было сухое, очень просторное помещение с развитой системой вентиляции и множеством примыкающих комнат. В одних громоздились стопки матрасов и многоярусные кровати, в других столы и стулья общепитовского вида. Третьи были оборудованы под лекционные аудитории.

– Знатное бомбоубежище. Только, думаю, хрен мы тут незаконные мастерские найдем, – сказал зябко поежившийся Добрынин. – Станкам ведь электричество промышленного напряжения нужно. А в убежища подобного типа по правилам безопасности максимум двадцать четыре вольта подводится. Только-только лампочки затеплить.

Словно опровергая его слова, откуда-то слева загудело, зажужжало – самым что ни есть промышленным манером.

Муромский выразительным жестом призвал спутников к молчанию и решительно двинулся на звук. Дредд, извиваясь кормой, следом. Оба остановились у подозрительной двери. Позиции заняли так, будто не выручать из рабства невольников собирались, а штурмовать бандитский притон.

Но дверь распахнулась сама. Посреди комнаты ошарашенные сыщики увидели кошмарное сооружение, состоящее из частей мебели, узлов машин, обрезков бронированного кабеля, шлангов, светильников, пучков растительности и дьявол знает чего еще. Издавая тот самый вой работающего на высоких оборотах станка, плюясь дымом, рассыпая искры всех цветов, сооружение двигалось прямиком на них.

Каким образом оно перемещалось, было совершенно необъяснимо.

Да и желающих выяснить этот вопрос ценой собственного здоровья не обнаружилось. Явив потрясающее единение, компания бросилась прочь. Двое из четверых очевидцев страшного явления слышали несущийся вдогонку серебряный девичий смех и шутливую угрозу: «Кыш, бездельники, вот я вас крапивой!» – но никому в том не сознались.

Когда они вбежали в засыпанные крысиным ядом апартаменты Фебруария Мартовича, грянул телефонный звонок. Третий раз за этот ужасный для Гендерного и, кажется, нескончаемый вечер.

Впрочем, что бы ни намеревался сообщить абонент (скорей всего, опять идиот вохровец), он опоздал.

На паркет превратившегося в театр фантасмагорий кабинета Фебруария Мартовича ступил статный красавец в серо-стальном костюме, ослепительных штиблетах, черной, точно у босса каморры, рубашке и при галстуке кофейного цвета. На носу он имел небольшие затемненные очки, а на лице в высшей степени официальное выражение. Лишь один элемент несколько нарушал образ государственного чиновника при исполнении – непослушный пшеничный вихор, победивший даже клеящие свойства геля экстремальной фиксации.

– Алеша! – почти плача простонал Фебруарий Мартович, узнавший в стальном красавце вчерашнего подчиненного. – Спаси меня, Алеша!

Леха остановил его властным движением руки:

– Попрошу без амикошонства, гражданин Гендерный. Мы не в пивной. – Он зорким взглядом поверх очков окинул помещение, отметил довольные физиономии друзей и строго объявил: – Госналогслужба, таможенное отделение. Пристав Попов Алексей Леонтьевич. Присутствующим рекомендую также немедленно представиться.

Присутствующие, за исключением Фебруария Мартовича, начавшего при словах «налоги, таможня, пристав» трепетать пуще прежнего, доложились. Причем Дредд бросил валять дурака и отрекомендовался Иваном Вожжиным-Подхвостовым, студентом четвертого курса Академии физической культуры города Черемысля.

– А теперь, Алексей Леонтьевич, не изволите ли разъяснить, что привело пристава нашей бравой таможни сюда? – спросил Илья.

– …В этот питомник мышевидных грызунов, – уточнил Никита.

– …В эту обитель расистов-рабовладельцев, – добавил Дредд.

– …В это логово сверхъестественных форм жизни, – завершил список Муромский.

Попов ответил лаконично, без эмоций:

– Обнаружен канал контрабанды идей, составляющих национальное достояние. Следы кончаются тут.

Перед Гендерным вновь поплыли туманные образы коллег по неправедному бизнесу. В его воображении они строчили доносы на изобретателя и организатора злосчастного канала и угодливо несли их человеку с суровым лицом чекиста. Когда воображаемый чекист положил листочки в серую папку «Дело №…» и завязал тесемки, Фебруарий Мартович достиг состояния сатори. То есть просветления. Он осознал, что гражданство Страны восходящего солнца для него может так и остаться неосуществленной мечтой.

Из транса его вывел голос Добрынина.

– Так вот, значит, кто главная крыса, – задумчиво сказал санитарный инспектор и попробовал ногтем острие крюка. – Не там, значит, искали…

А Леха, приблизившись к Гендерному, крепко взял его за пуговицу:

– Будем колоться, господин изменник?

Тот быстро облизнулся и сказал:

– Будем.

Кололся Гендерный с мучительным наслаждением. Будто чирей выдавливал.

Признания записывались на видео. Камера у налогового пристава была замечательная, последняя модель знаменитой нихонской фирмы «Бокки-Данкон». Плоская, компактная, удобная. Точно такую же, один в один, смастерил для нужд руссийских специальных служб полтора года назад инженер картафановского «Луча» Алексей Попов. В производство она так и не пошла из-за каких-то нелепых мелочей. А потом документация на нее благополучно потерялась. Вместе с опытным образцом.

Если верить Гендерному, сам он принес отечеству вреда не так уж много. А возможно, даже сослужил полезную службу. Ибо работал дезинформатором. Да-да! Чертежи подсовывал иноземцам искаженные, технологические проекты недоработанные. Детальки и узлы необкатанные, а то и вовсе бракованные. Короче говоря, торговал бросовым товаром.

Совсем иное дело его преемники, менеджеры Пубертаткин и Эдипянц! О, те-то гнали через границу лучшие образцы, перспективнейшие разработки. Их и следовало брать на цугундер. А Фебруария Мартовича, старого, больного человека, отпустить с богом. Все равно он на днях станет гражданином Нихона. Уплывет умирать туда, где сакуры, сады камней, Фудзияма и домики с картонными стенами.

– Конечно, – ласково сказал Попов. – Конечно, уплывете, голубчик Фебруарий Мартович. Но вначале добровольно явитесь в Серый Замок, в комнату номер тринадцать дробь тринадцать. Где и доложите все, что знаете, о шпионской деятельности менеджеров Пубертаткина и Эдипянца.