Девочка в одной из двух униформ: кроссовки, серые тренировочные штаны и спортивный свитер. Если погода очень жаркая, ей разрешается сменить свитер на футболку.

Она так занята шитьем, что даже не поднимает головы.

Лунная девушка ставит поднос на стол.

Хотя девочке всего десять лет, ведет она себя сак, словно гораздо старше. Ей свойственна выдержка, которой большинство детей не обладает.

Девочка с головой ушла в работу: она расшила подол маленького белого платья простым, но изящным узором: цветы и розы. И теперь шьет предназначенное для куклы платье.

Толстый язык, торчащий между губами, — не просто свидетельство предельной концентрации, но и признак болезни девочки.

На стуле у стола сидит другая кукла, тоже в сшитом девочкой наряде. Лунная девушка кладет эту куклу на пол, садится за стол, наблюдая за своей дочерью.

У юной швеи короткие, толстые пальцы, и управляться с иглой ей непросто. Однако вышивка очень красивая, и платье получается лучше некуда.

Уже зная, как проходят такие встречи, Харроу устраивается на подлокотнике кресла, достаточно низко, чтобы все видеть, но и не впритык к столу.

— Как поживаешь? — спрашивает Лунная девушка.

— Хорошо, — отвечает швея.

— Ты не собираешься спросить, как поживаю я?

Продолжая шить, девочка говорит:

— Конечно. Как поживаешь?

Голос у нее низкий, и понятно почему: язык не просто увеличен, но и лишен борозд, как и у многих, страдающих такой же болезнью.

— Это прекрасная кукла, — говорит Лунная девушка.

— Она мне нравится.

— У нее такой милый рот.

— Мне нравятся ее глаза.

— Если бы она могла говорить, у нее был бы такой мелодичный голос.

— Я зову ее Моник.

— Где ты услышала это имя?

— По телевизору.

— Ты сможешь разобрать это слово по буквам?[16]

— Наверное.

— Скорее не сможешь, так?

— Так, — соглашается девочка.

— Что ж, это правильно.

В свете лампы черты лица девочки смягченные, тяжелые, что обычно говорит об умственной отсталости.

— Если бы ее звали Джейн[17], — говорит Лунная девушка, — ты бы все равно не смогла произнести имя по буквам, не так ли?

— Может, я смогу научиться.

Низкий лоб, брови, нависающие над глазами, уши, очень низкие, непропорционально маленькие в сравнении с головой и телом, также указывают на синдром Дауна.

— Думаешь, ты сможешь научиться? — спрашивает Лунная девушка.

— Чему-то смогу.

— Читать и писать?

— Возможно.

После нескольких недель Харроу уже может разглядеть кротость и доброту на лице дочери Лунной девушки, и она кажется не такой отталкивающей, как поначалу.

— И как ты сможешь этому научиться?

— В школе.

— Ох, детка, — Лунная девушка изображает грусть.

— Я буду стараться.

— Но ты им не нужна.

— Я буду хорошей.

— Хорошей, но тупой, так?

Девочка молчит.

— Тупые им не нужны.

К тому времени, когда девочка вместе с матерью вошла в его жизнь, она, похоже, уже отучилась искренне плакать. Вот и сейчас глаза ее остаются сухими.

— Это несправедливо, знаешь ли, — добавляет Лунная девушка.

— Да.

— Ты же не хотела быть тупой.

В последнее время в несчастном лице девочки Харроу отмечает для себя если не красоту, то что-то близкое к этому. Он не может подобрать точного слова, описывающего увиденное, но видит определенно.

— Никто не хочет быть тупой и уродливой.

Девочка не прекращает шить платье для куклы, игла с белой ниткой сцепляет белую ткань ровными, одинаковыми стежками, и в голове Харроу возникает слово «чистота», хотя он и не знает почему.

Он вновь смотрит на лицо девочки, но слово «чистота» не подходит для того, чтобы охарактеризовать то, что он видит.

— Время поесть, — говорит Лунная девушка.

— Чуть позже, — отвечает ее дочь.

— Нет, бэби. Сейчас.

Харроу заинтригован отношениями матери и дочери, потому что в них могут лежать ответы, с помощью которых ему удастся докопаться до корней безумия Лунной девушки.

Она продолжает стальным тоном, обращается к дочери по имени, единственному, каким ее называет:

— Пора есть, Пигги.

С неохотой ребенок откладывает куклу, кладет на стол нитку с иголкой, пододвигает к себе поднос.

Впервые с того момента, когда они вошли в комнату, Лунная девушка смотрит на Харроу. В ее зеленом взгляде он видит и триумф, и злобу, и ледяную удовлетворенность.

Когда в комнате без окон она обнажена и мчится на нем в бешеной скачке, должно быть, взгляд у нее такой же, но, к счастью, его не видно в абсолютной темноте.

Он спокойно встречает ее взгляд, абсолютно уверенный, что в его глазах она не увидит ничего такого, что могло бы разозлить или оскорбить ее.

Добродетель и грех — пустые слова. Его всесторонне обдуманная жизненная философия позволила ему отринуть власть этих слов. Безумие Лунной девушки привело ее к отрицанию всех ценностей, ибо в хаосе существования безумие — естественная тропа к познанию истины.

Действия, совершенные или нет, последствия, к которым они привели или нет, не имеют ровно никакого значения, ни для него, ни для нее.

Лунная девушка обвинила его в жалости.

Но жалости к ребенку он не испытывает. Он просто заинтригован стойкостью девочки, средствами, с помощью которых она выдерживает валящиеся на нее страдания.

Пигги снимает верхний кусок хлеба с сэндвича и откладывает в сторону. Осматривает лист салата сверху и снизу, кладет на хлеб.

Улыбаясь, Лунная девушка поднимает с пола куклу, которую сама туда положила, когда садилась па стул у стола.

Пигги внимательно осматривает ломтики помидора, ветчины, сыра и нижний кусок хлеба, разбирает принесенный сэндвич и строит свой, в котором верх становится низом.

В сэндвичах иной раз встречается неожиданное. Ржавый гвоздь, который рвет кишки. Живой черняк. Мертвый таракан.

Девочка не знает, что этот сэндвич приготовил Харроу. Она исходит из того, что кухаркой была мать.