С другой — язык, конечно, был один. По крайней мере в любой республике на русском говорили все. Однако местный колорит тоже обязательно присутствовал.

Так, проезжая по совсем уж забытой цивилизацией сибирской глубинке, пробеговцы вдруг увидели весьма странное объявление — «Позы». Реклама была выполнена старым солдатским способом: краска, кисть и грязная серая стена покосившейся избы.

Сложно было предположить наличие в ней стрип-клуба.

Но в следующей деревеньке из десяти покосившихся изб такая же надпись была на крошечном самопальном кафе с фанерными стенами и фанерными же столами. И теперь предлагались не просто «позы», а «горячие позы»!

Ефим по рации упросил лидера, чтобы тот остановился у заведения. Его журналистский инстинкт не позволял проехать мимо ТАКОГО!

«Позы» оказались огромными пирожками с мясом. Это расстроило охочего до порносенсаций Береславского, но когда он откусил от горячего, пышущего жаром и чудными ароматами поза, то был вознагражден сполна.

— Иногда это даже лучше секса, — сказал он Доку, вновь устраиваясь за рулем. И тут же слегка опечалился: с каждым годом это «иногда» будет учащаться, пока не заменит секс полностью.

А потом еще и жирные пирожки исчезнут. Перевоплотятся в геркулесовую кашу.

Впрочем, одна радость в этом печальном эволюционном процессе оставалась — и здесь нашел-таки лазейку Береславский: утраченного секса не будет жалко, потому что нельзя жалеть о том, чего не хочется.

То ли от этой сентенции, то ли от понимания того, что он вряд ли доживет до «геркулесовой эры», взгрустнувший поначалу Ефим успокоился и повеселел.

Заправлялись в среднем два раза в день. Заправок было много. Конечно, не все современные, с электроникой и «многорукими» колонками. Но бензин был везде, и даже время от времени сливали в баки содержимое запасных канистр, чтоб топливо не осмаливалось от длительного хранения. Однако канистры все равно заполняли: самые глухие места были еще впереди, и бдительности терять не следовало.

Кстати, с их канистрами — третьего экипажа — произошел прикол: в них втекало только по пятнадцать литров. А написано на каждой — двадцать. Поэтому Береславский купил еще одну — десятилитровую.

На заправках Ефим вел себя как обычно. То есть как свинья. У него всегда находилось какое-нибудь наиважнейшее дело, чтобы доверить честному и ответственному Доку процессы затоваривания бензином и подкачки шин.

Впрочем, Док особо не обижался. Он с первого дня оценил талант Береславского по увиливанию от простых и неинтересных, на его взгляд, дел. И не возмущался, причем по двум причинам сразу.

Во-первых, он, как мудрый человек, всегда принимал людей такими, какие они есть. Мог, конечно, и не принять. Но если принимал, значит, они устраивали его целиком, включая недостатки.

Во-вторых, он не мог не восторгаться, с каким блеском и изяществом г-н Береславский холил и лелеял свою безразмерную, бессовестную, беспредельную лень.

Это ж надо было додуматься — когда в первый вечер, еще в Казани, отмечали знакомство, он послал за бутылкой Дока. А как было не пойти, когда Ефим открыл новому другу страшную, по сути, врачебную тайну. Оказалось, что Береславский с детства боялся темноты. Последствия тяжелого, опять-таки в детстве перенесенного, менингита, повредившего несчастному сразу несколько функций гипоталамуса.

Чтобы утешить вновь приобретенного друга — а Док явно ощущал симпатию к этому разгильдяю, — он даже припомнил аналогичный случай из медицинского журнала.

И лишь дней через десять — и то по сопоставлении многих открывшихся фактов и фактиков — Док понял, как нагло и бессовестно его надули.

Ну не боялся Береславский темноты! Вообще не боялся. Особенно когда на другом ее конце уже не юного бойца рекламного фронта ожидала какая-нибудь премия, например, в виде старой подруги. А начиная с Перми старые подруги стали всплывать с регулярностью немецкого железнодорожного расписания.

— Какая у нас в Омске программа? — спросил Док своего напарника.

— Как обычно. Семинар утром, выпивка вечером.

— И подруга ночью? — неодобрительно подколол Док.

— Нет у меня подруг в Омске, — вздохнул Береславский. А сам подумал, что пора бы уже облазить досконально всю тачку, потому что ее предположительно боевое прошлое начинало действовать ему на нервы.

— А здорово наша Татьяна поет, — вспомнил Док. Вчера они получили почти часовой концерт.

— Ага, здорово, — спокойно ответил Береславский. Бардовские интонации не заводили его последние 30 лет, со времен незабвенных каэспэшных слетов, когда под соснами и в свете костра изгибы гитарных боков так явственно напоминали ему совсем другие, гораздо более интересовавшие его изгибы.

Нет, не был Береславский истинным ценителем авторской песни. Не дорос. А поскольку в Омске он хотел бы быть участником общения, а не только слушателем, то на некоторое время талантливая Татьяна Валериановна выпала из поля его внимания.

И тут у Береславского зазвонил мобильный — такая вот забавная деталь в транссибирском путешествии.

Ефим, не останавливаясь — что сам же искренне считал неверным и опасным делом, — нажал на кнопку приема.

— Здорово, Самурай, — услышал Док странное для России имя. Поговорив пару минут, убрал телефон.

— Хороший парень, — ответил Береславский на незаданный вопрос. — В Омске познакомлю.

— А чего он хочет? — лениво спросил Док.

— Полтора миллиона долларов.

— Неплохое у него желание.

— Он не жадный, — мгновенно заступился за своего приятеля — вот этого у него не отнять — Береславский. — Раз ищет, значит, реально нужны.

— Хм, — засомневался Док. — Вот так решил получить полтора лимона — и получил?

— И получит, — непринципиально поправил Ефим. — Когда правильному человеку что-то очень надо — у него всегда получается.

— С твоей помощью получит? — подколол пассажир.

— Пока не знаю. Может, и с моей, — скромно согласился водитель.

— А чего ж ты себе миллион не заработал?

— Значит, не очень нужен, — невозмутимо ответил Береславский.

Только сейчас, почти подъехав к Омску, Али почувствовал, как он устал. Так устал, что уже никакой отдых не снимет эту смертельную усталость.

На миг ему захотелось остановиться. Уехать обратно на родину. И чем черт не шутит, может быть, начать все сначала?

Али тяжело вздохнул. Нет у него возможности начать все сначала. Да и не хочет он этого. Даже если бы Аллах дал ему такой шанс, это означало бы просто проверку. Мол, насколько тверд Али в своих убеждениях.