А двое парней захотели просто поскитаться по доступным мирам, посмотреть, как люди живут, и проверить, на что они сами годны «о натюрель», вне и помимо всякого контроля и надежды на помощь.

Им, кроме денег, Дайяна выдала блок-универсалы с инактивированными функциями, всеми, кроме связи и межпространственных перемещений. И гомеостаты, разумеется.

– Дерзайте, юноши. Могут вам пожелать единственно удачи. Всё остальное у вас есть. От вас требуется только абсолютное сохранение всех известных вам тайн «ДСП». А «дверь с той стороны» для вас всегда открыта. Только постарайтесь глупостей не наделать.

Подполковник Мальцев с грустной улыбкой стоял на верхней, покрытой выскобленным и вымытым океанской волной до белизны тиком, палубе парохода, не спеша курил, стряхивая пепел в один из развешанных вдоль планширя аккуратных ящичков с песком, и разговаривал с узнавшим его с первого взгляда Воронцовым. Да и как было не узнать одного из первых прибывших на борт «Валгаллы» будущего рейнджера. Тогда плохо выбритого, худого, нервного, со злыми глазами, одетого в штатские синие брюки, заправленные в расползающиеся сапоги, и табачный английский френч с тёмными полосками на плечах от споротых погон. Но – с приколотыми явно только что, перед подъёмом с катера на трап (потому явно, что ленточки были как новые, совсем не затёртые), орденами Владимира, Станислава и Знаком 1-го Кубанского (Ледяного) похода[48]. Сколько лет он носил их, аккуратно завёрнутыми в мягкую фланель, на дне походного вещмешка и штатского чемодана, а теперь решил надеть, авторитета ради.

Тогда он козырнул Воронцову небрежно и представился, а глазами так и шарил вокруг, пытаясь понять, куда же это он так неожиданно попал.

– Ну что, ваше превосходительство, всё по Екклесиасту?[49]Идёт ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своём, и возвращается ветер на круги своя.

– Истинно так, не прошло и шести лет, и ты снова стоишь на этой палубе и смотришь на море… – ответил адмирал.

– И опять не знаю, что завтра будет и куда жизнь очередной раз повернётся… – продолжил Мальцев.

– Ты вот Екклесиаста вспомнил, а знаешь, какой номер страницы, с какой она начинается в Синодальном каноническом издании?

– Да где уж мне…

– Шестьсот шестьдесят шесть. Забавно, да?

– Да ну! Надо же? Никогда внимания не обращал, – искренне удивился Мальцев, который едва ли читал оригинал, а говорил просто с чужих слов или вычитав популярную фразу в книгах попроще.

– Мне там ещё одно место нравится, хотя, конечно, неплохо бы весь текст наизусть знать, всего-то ровно девять страничек. Вот слушай: «Если человек проживёт и много лет, то пусть веселится он в продолжении всех их, и пусть помнит о днях тёмных, которых будет много: всё, что будет – суета!»[50]

– Тонко подмечено. Да нам ведь ничего другого и не остаётся… Я стамбульские дни до смерти не забуду…[51]

Воронцов уже ночью, разобравшись с делами, поднялся в свою «походную» каюту, расположенную в передней надстройке, выше ходовой рубки и капитанского мостика. Здесь он мог отдыхать между вахтами, чтобы не отвлекала жена и статусная роскошь её, по сути, личных апартаментов, и, в случае чего, не теряя времени, через несколько секунд спуститься в рубку и принять на себя командование, если потребуется. Но на самом деле такие случаи существовали скорее в теории: и старпом-биоробот, и вся судовая вахта, несшая службу круглосуточно, не сходя с постов и не отвлекаясь ни на какие посторонние мысли, обладали квалификацией, намного превосходящей и его собственный уровень, и любого вообще на Земле судоводителя по какому угодно параметру.

Единственно, в чём они уступали Дмитрию, который потому и носил адмиральский титул, – в способности принимать самостоятельные и, главное, нетривиальные решения. Поскольку не имели цели и перспективы, каждый новый день начинался для них как первый (хотя память о прошлом они имели и умели ею пользоваться в служебных целях), и воображаемое будущее для каждого не простиралось далее сделанной Воронцовым на карте отметки – к такому-то дню и часу прибыть в указанную точку. Затем следовал новый приказ и команда приступала к его исполнению с тем же тщанием, что и все шесть предыдущих лет.

Надо сказать, что некий, условно говоря, опыт роботы всё же накапливали, в том смысле, что профессиональные действия, долгое время исполняемые одной и той же особью, как-то по иному перемыкали нейронные соединения в их распределённых мозгах[52], нежели знания теоретические, заложенные в них изначально. Поэтому робот, прослуживший «капитаном» или «штурманом» определённый срок, справлялся со своими обязанностями заметно лучше, чем только что перенастроенный, скажем, из нейрохирурга или шеф-повара. Именно по этой причине у Воронцова существовало разделение его команды на «штат», то есть постоянных специалистов, и «переменный состав», перезагружаемый по мере необходимости.

Вот и сейчас, мельком заглянув на ходовой мостик, выслушав доклад вахтенного начальника и посмотрев на экран, показывающий данный участок океана и положение «Валгаллы» со всеми необходимыми параметрами текущего состояния парохода, он поднялся к себе. Здесь, кроме спального отсека и небольшого салона, у него был свой персональный «прогулочный дворик», как раз по размеру крыши надстройки. Было тихо, если не считать лёгкого посвиста ветра в такелаже фок-мачты и размещённых на ней антеннах да шелеста разрезаемой форштевнем трёхбалльной встречной волны.