Хаома, ведический аналог которого — сома, этимологически «то, что выжимают», представлял собой растение с богатым содержанием хварно, не выясненное и, должно быть, не везде и не всегда одно и то же; из него делали напиток бессмертия, и он тоже первоначально был богом. Его повседневное поглощение («жертвоприношение»), совершаемое после того, как верующие выльют в огонь долю, причитающуюся богам, вызывало экстаз, предвкушение небесных наслаждений, было «благоприятным моментом для отправки души в отпуск»: она на время опьянения покидала своё место, отправлялась в потусторонний мир и предлагала себя божеству (Pirart, 1996). Поначалу аристократический напиток, он понемногу стал обычным в торжественной литургии, а потом его статус значительно снизился. Зороастрийская «реформация» увидела в нём только проявление, благое, «потому что он был создан благим» (Ясна, 9, 2), могущества и мудрости Господа: «Прошу у тебя, о хаома, мудрости, крепости, победы в бою, телесной целостности и благополучия, силы и славы, знания» (Ясна, 9, 17). Что касается жертвоприношений животных, против которых энергично выступал Заратуштра, как восставал и против хаомы, призывая либо отменить их, либо пресечь крайности в них, то они никогда полностью не прекращались. Они отмечены и во времена, когда маздеизм был государственной религией, при Сасанидах. В «Каабе Зороастра» надпись Шапура предписывает совершать жертвоприношения ради его души, душ его родных и высших сановников. Армяне говорят о жертве, которую ради победы принёс Йездигерд... Но жертвоприношения стали гуманней. Впервые при их проведении появилась забота, чтобы животное не страдало. Его убивали с первого удара, что, среди прочих, видели Езник и Страбон: «При жертвоприношениях не применяют ножа, а пользуются чем-то вроде полена, убивая жертву как бы молотом», — пишет последний (XV, 3, 15). Может быть, во многих случаях жертвоприношения даже сделались символическими? Не исключено, что уже в древней индоевропейской религии жертвоприношение, выражавшее идею «освящения», или по меньшей мере человеческое жертвоприношение происходило без пролития крови, а в Гатах слово «жертвоприношение», ясна, эквивалентно понятию «мысль». Когда Зерван приносил жертвы, находясь в одиночестве, он никого не убивал, он «освящал» свою мысль. Маздеисты, несомненно, не убивали корову, они приносили в жертву её молоко, представлявшее её душу, как хаома представлял душу благочестивого человека. Даже растения обозначались связанными ветками и изображались на алтарях огня — знаменитые барсомы, которые можно видеть на ахеменидских рельефах и которые использовались в древнейшем ритуале. Выражение «приносить жертву с прутьями в руке» станет авестийской формулой.

Главным культом был культ огня (Journal Asiatique, 1996), «сына Ахурамазды», «радости Ахурамазды», как говорит Ясна (1, 12), но огонь не обожествлялся, хотя некоторые отождествляют его со Святым духом. Огонь был вечен, и за тем, чтобы он никогда не гас, следили. Он представлял свет, абсолютную чистоту, вечность, обновление, спасение. Он был посредником, передавал молитвы и приношения, мясо и жир, которые первоначально преподносили ему, но на которые он больше не имел права. Он был гарантом клятв, изгонял и убивал демонов. Только на его алтарях отправляли культ, над ними читали молитвы. Только жрецы имели к нему доступ — в перчатках и головных покрывалах, чтобы их руки и дыхание не осквернили его, как будто абсолютную чистоту можно осквернить.

Духовенство существовало с давних времён, и мы отметили, что Заратуштра был жрецом. Изображения жрецов усматривают на скальной гробнице в Кызкапане (VII—VI в. до н. э.), где можно видеть двух человек по обе стороны пирея. Но по-настоящему организовали духовенство, привнесли в него иерархию только при Сасанидах, и, возможно, лишь в V в. н. э. его возглавил верховный понтифик, хотя Иеремия ещё в VI в. до н. э. упоминает «начальника магов» при Навуходоносоре (Иер. 39:3).

Маги (магуш на древнеперсидском, потом магус), название которых имеет тот же корень, что и мага, «озарение», сначала были одним из мидийских племён, но постепенно стали классом духовенства, как левиты или брахманы, и присвоили себе право отправления культа. Они толковали сны, пророчествовали, принося в жертву белых коней (Геродот, VII, 113), и совершали песнопения. Они обращались к звёздам и, несомненно, занимались чем-то загадочным, научным или псевдонаучным, коль скоро от их названия в конечном счёте произошло слово «магия». Неизвестно, какими были их первоначальные отношения с маздеизмом, практиковали ли они его в древние времена или нет, но потом они его пропагандировали или пытались выхолостить и, наконец, стали его служителями. При Ахеменидах они, конечно, уже обладали значительным могуществом, поскольку один из них, Гаумата, попытался захватить власть и, несмотря на провал этой попытки, несмотря на «убийство магов», их влияние продолжало расти. Они появятся у колыбели Христа.

РАСПРОСТРАНЕНИЕ ВЛИЯНИЯ МАЗДЕИЗМА

Без маздеизма не было бы ни манихейства, ни павликиан, ни богомилов, ни катаров. Но это только видимая часть айсберга. Религия иранцев принесла в мир множество понятий, которые до того были неизвестны или, по меньшей мере, никогда не выражались так ясно. Так, в Вавилоне существовала очень подробно разработанная теория греха и прощения, но её действие прекращалось на пороге могилы: вознаграждение и кара имели земной характер. И в Израиле ничего подобного не было до появления книги Даниила, провозгласившей, что «многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (Дан. 12:2). Сами понятия индивидуального существования post mortem и воскрешения из мёртвых были новыми. Израиль задался вопросом: раз Бог намерен оживить Свой народ, не хочет ли Он вернуть к жизни человека? Текст апокалипсиса от Исайи, похоже, впервые это допускает: «Оживут мертвецы Твои, восстанут мёртвые тела!» (Ис. 26:19). Маздеистское влияние на иудеев уже давно выявили такие учёные, как Альфред Луази или Рене Бертло: «Целый набор иранских практик и представлений [...] появляется у евреев в эпоху Персидской империи». А второй из этих авторов даже приписывает Персии строгий библейский монотеизм: «Прежде всего [от неё] и ведёт происхождение иудейский монотеизм» (Berthelot, 1938, 216). Преувеличение? Во всяком случае, с тех пор признано, что особое подчёркивание божественной Мудрости было крупным нововведением: его исток искали в Египте, в александрийском иудаизме, но очень трудно не увидеть его в религии, Бог которой носит имя Мудрого; девять первых глав книги Притчей Соломоновых, несомненно, датируемых III в. до н. э., претендуют на божественное происхождение их мудрости.

Поразительную рельефность внезапно приобрёл и в конечном счёте стал вездесущим персонаж, которого ожидало великое поприще и который доселе играл весьма скромную роль, — враг Бога и людей, дух зла, Сатана. Его имя по-древнееврейски означает «противник», «обвинитель». Он вёл происки против человека, а не побуждал его совершать зло. В древнейшие времена один Бог стоял у истока всех действий, будь они хорошими или дурными. Змей-искуситель Евы, проклятый за то, что подтолкнул её к неповиновению, лишь позже стал рассматриваться как демонический дух. Злые силы, если они присутствовали в религии, чаще всего смешивались с ложными богами язычества. В книге Иова, где дьявол впервые стал полноценным персонажем, он ещё действовал только с дозволения Бога. Самостоятельность, постоянный конфликт с Богом у него появились лишь в первой книге Паралипоменон (21:1), в Книге Чисел (22:22) и в первой книге Самуила (19:9). Только в книге Исайи сияющая звезда, Люцифер, назвал себя равным Яхве (14:12), а сюжет падения ангелов был развит лишь в позднем иудаизме, незадолго до наступления христианской эпохи, когда демонология приобретёт почти навязчивый характер. Известно, какое место Сатана и когорта бесов займут в Евангелиях. Конечно, Сатана никогда не будет Ахриманом. Но можно ли считать, что он ничем не обязан последнему? Что касается понятия рая (paradise), противопоставленного аду, можно ли отрицать его иранское происхождение, коль скоро греческое слово парадисос происходит от персидского пайридаэза, составленного из пайри, «пояс» (греч. пери), и даэза, «крепостная стена»?