Она выбирала официальные слова, но дрожащий голос перечеркнул все усилия.

— В чем — в этом? — требовательно спросил Гест и поднял бровь. — Элис, я впервые слышу эту чушь, и если ты не дура, то больше не услышу! Вижу, ты уже поела. Почему бы тебе не уйти и не оставить меня в покое?

— Как ты меня сегодня ночью? — с горечью выдохнула она. — Я все знаю, Гест. Догадаться было нетрудно. Дорогой лосьон. Домик в стороне, где живут люди с Трех Кораблей. Кольцо, которое ты носишь. Один к одному. — Она перевела дыхание. — У тебя любовница из поселенцев?

Седрик задохнулся от изумления. Но Гест ничуть не встревожился.

— Какое кольцо? Все это вздор, Элис! Своими обвинениями ты оскорбляешь нас обоих.

На его руке не было ничего. Неважно.

— То, которое было у тебя ночью. Могу показать царапины от камня, если хочешь.

— Только этого не хватало! — отрезал он, сел к столу и принялся снимать крышки с блюд.

Зачерпнул ложкой омлет, глянул на него и сбросил обратно. Потом откинулся на спинку стула и посмотрел на нее.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке?

Как будто его действительно заботило ее самочувствие!

— Ты собрала странную коллекцию мелких фактов и истолковала их в оскорбительном ключе. Кольцо, которое ты видела ночью, принадлежит Седрику. Откуда ты взяла, что оно мое? Он оставил его на столе в трактире. Я надел его, чтобы не потерять, и отдал ему сегодня утром. Ты довольна? Спроси его самого, если хочешь. — Гест поднял крышку следующего блюда и пробормотал: — Что за идиотизм, да еще перед завтраком…

Он наколол вилкой несколько колбасок и стряхнул их себе на тарелку. Седрик не двинулся и не произнес ни слова.

— Седрик! — резко выкрикнул Гест.

Тот встрепенулся, удивленно посмотрел на Геста и повернулся к Элис.

— Да. Я купил это кольцо. А Гест вернул его мне. Так все и было.

На него было жалко смотреть.

Гест расслабился и невозмутимо позвонил в колокольчик для прислуги. Пришла горничная. И он указал на стол:

— Это отвратительно. Принеси чего-нибудь горячего. И свежий чай. Седрик, ты будешь чай?

Седрик едва глянул на него, и Гест фыркнул.

— Седрику тоже чай.

Когда за горничной закрылась дверь, Гест обратился к своему секретарю:

— Объясни насчет лосьона, Седрик. И моего предполагаемого домика любви.

Седрик выглядел так, будто ему вдруг стало дурно.

— Лосьон — подарок…

— Для моей матери, — прервал его Гест. — А домик — для Седрика. Он сказал, что у него должна быть личная жизнь, и я согласился. Скромное жилье для моего секретаря — это совершенно нормально. И если он захочет там развлекаться, если к нему будет кто-то ходить — не мое дело. И не твое, Элис. Он мужчина, и у него свои нужды.

Он откусил кусок сосиски, прожевал и проглотил.

— Честно говоря, я потрясен. Представить только — моя жена роется в моих бумагах в надежде отыскать какой-нибудь мерзкий секрет. Что тебя тревожит, женщина? Почему тебе в голову приходят такие мысли?

Элис осознала, что ее колотит. Неужели все так легко объяснить? Не могла ли она ошибиться?

— Ты тоже мужчина, и у тебя тоже нужды, — сказала она дрожащим голосом. — Но ты редко приходишь ко мне. Ты игнорируешь меня.

— Я занятой человек, Элис. И у меня много дел помимо твоих, э-э… твоих плотских желаний. Стоит ли говорить об этом при Седрике? Если ты не щадишь моих чувств, пощади его.

— У тебя должна быть другая. Я знаю, что есть! — выкрикнула она.

— Ты ничего не знаешь, — с отвращением ответил Гест. — Но узнаешь. Седрик, поскольку Элис втянула тебя в наш скандал, я хочу, чтобы от этого была польза. Сядь и говори правду.

Гест снова повернулся к Элис.

— Ты ведь поверишь Седрику? Даже если считаешь своего законного мужа лживым изменником?

Элис не могла отвести глаз от Седрика. Он был бледен и тяжело дышал, приоткрыв рот. Угораздило же ее завести этот разговор при нем! Что он теперь о ней подумает? Седрик всегда был ей другом. Можно ли теперь спасти хотя бы их отношения?

— Он никогда не лгал мне, — сказала она. — Я поверю ему.

— Элис, я…

— Тихо, Седрик, вопроса еще не было.

Гест в задумчивости оперся руками о стол и заговорил размеренно, как будто зачитывал пункты договора:

— Ответь моей жене полностью и правдиво. Ты находишься рядом со мной почти все время, пока я работаю, и иногда до самой глубокой ночи. Если кто знает мои привычки, то это ты. Посмотри на Элис и скажи ей правду: есть ли в моей жизни другая женщина?

— Я… То есть нет. Нет.

— Я когда-нибудь интересовался женщинами — здесь, в Удачном, или во время наших торговых поездок?

Голос Седрика окреп:

— Нет. Никогда.

— Вот видишь? — Гест отрезал себе кусочек фруктового пирога. — Твои грязные обвинения безосновательны.

— Седрик, — она почти умоляла — ведь она была так уверена! — Ты говоришь правду?

Седрик отрывисто вздохнул.

— В жизни Геста нет другой женщины, Элис. Вообще нет.

Он смущенно разглядывал свои руки, и Элис заметила на его пальце кольцо, которое ночью видела у Геста. Ей стало стыдно.

— Прошу прощения, — прошептала она.

Гест решил, что она обращается к нему.

— Прощения? Ты оскорбила и унизила меня перед Седриком, и это все, что ты можешь сказать? Я полагаю, что ты должна мне куда больше, Элис.

Элис встала. Ноги не держали ее. Ей хотелось одного — оказаться подальше от этой комнаты и этого ужасного человека, который каким-то образом получил власть над ее жизнью. Только бы вернуться в свою тихую комнату и забыться за древними свитками из другого мира и другого времени!

— Не знаю, что еще я могу сказать.

— Отлично. После столь тяжкого оскорбления тебе нечего сказать. Ты извинилась, но это вряд ли меняет дело.

— Я прошу прощения, — повторила она, сдаваясь. — Прошу прощения, что затеяла этот разговор.

— Это касается нас обоих. Покончим с этим. Никогда больше не обвиняй меня в подобном. Это недостойно тебя. Такие разговоры недостойны нас обоих.

— Не буду. Обещаю.

Она чуть не опрокинула свой стул, торопясь уйти.

— Я заставлю тебя сдержать это обещание! — сказал Гест ей вслед.

— Я обещаю, — тупо повторила она и выбежала из комнаты.

Близилась ночь. Даже летом дни казались короткими. Огромные деревья безраздельно царствовали на широкой плоской равнине и расступались только перед белесыми речными струями. Дневной свет пробивался через чащу лишь в те часы, когда солнце стояло высоко и его лучи падали на узкую полоску воды и земли между стенами деревьев вдоль реки. Сейчас солнце склонилось ниже, медленно подступал вечер.