– Могу заверить, Настя, – улыбнулся Антон, приложив правую ладонь к сердцу, – что я вас не забуду точно. И по этому поводу хочу предложить чашечку кофе. Не возражаете?

– Не возражаю…

* * *

Три месяца спустя Антона окликнули на улице.

– Эй, писатель!

За спиной улыбался Димон, парень сидевший с ним в милицейской камере. Он заметно похудел, но Антон почти сразу узнал его.

– Здорово, братуха! – Дима крепко пожал руку бывшему сокамернику.

– Тебя уже выпустили?

– Ага! И большого счастья пожелали… Я следом за тобой ушёл! Вместо того – дембеля. Клифт[3]его нацепил, шапчонку. Меня офицер армейский и забрал в часть.

– Как забрал? Он же солдата в лицо знает.

– Может, и знает. Когда трезвый. Ха-ха… Закуривай, – Дима протянул Антону пачку сигарет.

– Спасибо, не курю.

– Я в тачиле ихней военной дверцу сковырнул и от конвойных тю-тю… До сих пор гуляю в самоволке… У подруги одной живу, подхалтуриваю, где можно.

– Тебя ж ловят.

– Да кому я нужен… Не Березовский же. Но если честно, гаситься надоело. Шугаешься от каждой фуражки… Хоть сдавайся, блин, иди. Ты-то как, много книжек написал?

– Не очень. Муза хлопнула дверью.

– Слушай, давай я про свою житуху расскажу! А ты роман сбацаешь. Или повесть! Хоть память останется, ежели что. Житуха у меня шабутная, но, блин, интересная. Ну, приврёшь маленько, как полагается. Для красоты.

– Я, вообще-то, биографиями не занимаюсь.

– Да кто ж тебя просит биографию писать. Для этого справка о судимости есть. Ты житуху опиши, а не биографию. Пойдём, вон, на лавочку упадём… Выслушай, а потом решишь. Не получится, так не получится.

– Ну, хорошо… Правда, я тороплюсь.

– Ничего, опоздаешь часика на три-четыре… Думаю, как раз уложимся.

* * *

Поздним вечером Антон уселся за стол, раскрыв перед собой новую школьную тетрадку и взяв ручку. Минут пять обдумывал первую фразу, глядя на фото в рамке, где он стоял в обнимку с Настей на фоне рекламного плаката книги «Укус Шершня».

Улыбнувшись, он, наконец, опустил перо на бумагу и вывел:

«Как же здесь чудесно убивают! Прелесть!..»