– Правильно мыслишь, – усмехнулся Лазаро. – Но особо не переживай. Фениксы вообще-то могут и как обычные птицы плодиться: строят гнездо, яйцо в него откладывают. И вот птенец, что из яйца выводится, растет медленно – даже медленнее, чем у всех прочих птиц: только после года из гнезда вылезает, а перья у него светиться начинают годам к двадцати. Только случается это редко – незачем фениксам все эти хлопоты. Живут они долго, а безвозвратно умирают редко.

А вот из пепла возродившись, феникс растет быстро, и перья огненные у него сразу прорезаются.

– Но не за полдня же!

– Нет, – согласился горбунок, – не настолько. Поэтому я и говорю, что ты прав: надобно тебе на оставшиеся четыре дня где-то неподалеку от Тищебора прибежище найти и там феникса из пепла вывести.

Виан согласно кивнул, зашнуровал сапоги и принялся укладывать в сумы оставшиеся пожитки.

– Конек, – спросил он, когда они уже шли по тракту, удаляясь от приютившего их на ночь селения, – а тем способом в любое место можно попасть?

– Я ж тебе говорил, – фыркнул Лазаро. – Главное, чтобы ты это место хорошо представить мог. Можно еще ориентироваться на знакомые предметы, так называемые «якоря». Если прочно-прочно держать в памяти образ такого «якоря», то можно при известном старании попасть туда, где этот предмет находится. Были случаи – правда, за всю историю всего два или три, – когда таким способом захватывали неприятельские крепости. Перебросят через стену какую-нибудь безделушку – и сами за ней идут.

– Где ж столько людей отыскивали, которые должным воображением и силой ума обладают? – усомнился Виан, испытавший трудности подобного способа перемещения на собственной шкуре. – Тем более среди солдат – они вообще ни к фантазиям, ни к умствованиям не склонны.

– Ну, много и не надо было. Один человек, способный открывать Дверь, а с ним – передовой отряд, только чтоб ворота крепостные отпереть…

– Постой-постой, – Виан и сам остановился. – Как – передовой отряд? То есть в Дверь может пройти не только тот, кто ее открыл?

– Ну, вообще-то нет. В смысле – да. После того как сам открывший Дверь пройдет в нее, она держится еще несколько мгновений. Если поспешить, могут проскочить трое или четверо.

– То есть, – прищурился Виан, – ты вчера в мою Дверь пролез? Поэтому так быстро рядом оказался?

– Вот еще, – возмутился конек, – я свою открыл, на сухое место. Охота была ноги мочить!

– Но я мог в твою тоже пройти запросто? – не отставал Виан.

– Ну, мог, – признал Лазаро.

– Так что ж ты меня заставил мучиться?! Я в реку макался, чуть богу душу не отдал!…

– Ну, так уж и душу! Ну, понеможилось слегка – с кем не бывает! Зато ты теперь это можешь, а такое умение в жизни завсегда пригодится.

– Ну, знаешь!

– Именно, что знаю! Как бы я тебя еще научил? Мог бы и спасибо сказать!

Виан мрачно промолчал и двинулся вперед, меся сапогами разлившуюся поперек тракта лужу. Конек состроил ему рожу, а затем бодро потрусил следом.

– Ладно, – сказал он наконец, – кончай дуться! Так и быть, сегодня пройдешь в мою Дверь, а потом на досуге поупражняешься где-нибудь. Хоть из одного конца конюшни в другой попрыгаешь. Вот нутром чую – понадобится тебе это умение.

– Да что уж там, – проворчал Виан, замедляя шаг.

– Вот то-то. Когда я тебе говорил, чтоб ты меня слушался, ты вроде как не возражал. Ты придумал, где тебе три дня пересидеть?

Пересидели они в небольшой деревеньке на берегу Тищи, перекладах в семи от столицы. Домом, куда Виана пустили на постой, заправляла дородная хозяйка, первый день то и дело восклицавшая при взгляде на парня: «Какой худенький!» А Виан был и рад сделать ей приятное и чуток откормиться привычной сызмальства домашней пищей. Хозяин – тщедушный мужичок на полголовы ниже Виана ростом, буквально терявшийся на фоне могучей супруги, – только головой качал.

Угощаться-то Виан угощался, даром что за стол и кров заплатил, не скупясь. Но вот ночевать в доме отказался, имея на то свои соображения.

– Говоришь, своего тепла хватит? – спросил он конька, перебирая мешочки с пеплом.

– Хватит-хватит, – отмахнулся горбунок. – В иных южных краях не то что фениксов из пепла – обычных птенцов из яиц так выводят! Опытный охотник-беркутчий как, ты думаешь, себе умелого да послушного орла добывает? Берет яйцо из гнезда, к себе шарфом из собачьей шерсти прибинтовывает, да так и носит, пока орленок не выведется.

– И дальше что? – заинтересовался Виан.

– А то, что так уж птицы устроены: кого первым увидят, в том и мать признают, и до конца жизни принадлежащим к своему племени считают.

– Так что, ежели я так феникса выведу, он меня за родную мать держать станет? – изумился Виан.

– Нет. Уж не знаю как, но фениксы и в пепле часть памяти сохраняют. Так что за мать не примет, но вот и шарахаться, как от врага, не будет.

– Ну, и ладно тогда… – Виан высыпал пепел из трех мешочков на чистую тряпицу, аккуратно завернул получившуюся кучку и, немного подумав, сунул под мышку.

Проснулся Виан от того, что кто-то у него под рубахой возился и больно царапался.

На дворе едва начинало брезжить утро, из-за сумрачной погоды не сильно пока отличавшееся от ночи. Хозяйский петух слабо кукарекнул было, но, смутившись, заткнулся. Виан свободной рукой пошарил в пожитках и извлек одно из подобранных на поляне с источником перьев. В сарае стало светло, можно было теперь и посмотреть, что там такое царапается. Виан запустил руку за пазуху и извлек то, что несколько часов назад было горстью серого пепла, завернутой в тряпку.

Народившаяся чудо-птица оказалась величиной с двухнедельного куренка. Из тряпицы она уже успела почти высвободиться сама, разрывая ткань крепкими когтистыми лапами. Лапы в ней, пожалуй, составляли самую значительную часть, подпирая тощее маленькое тельце, покрытое редкими пеньками едва прорезавшихся перьев. Голова с темными мечтательными глазами и кривым клювиком, сидящая на тонкой шейке, была великовата для такого тщедушного тела. Едва парень посадил юную жар-птицу себе на ладонь, клюв широко раскрылся и раздался громкий и скрипучий писк.

Конек мигом проснулся.

– Народился, – констатировал он очевидное, – точнее, возродился. Покормить его надо.

– Чего он ест-то? – Виан вдруг сообразил, что о чудесных свойствах феникса узнал за последние дни достаточно, а вот бытовая, так сказать, сторона прошла мимо него.

– Вообще-то, конечно, фениксы – хищники, едят главным образом всякую бегучую и ползучую мелочь, вроде ящериц. Но могут потреблять и разную другую пищу: фрукты там… финики.

– Где ж я ему посреди ночи ящерицу возьму? – охнул Виан.

И тут обратил внимание, что феникс уже не пищит, а, обвиснув в ладони парня, лишь беззвучно разевает клюв.