Не поеду я во красен теперь в Киев-град,

Я поеду, съезжу я теперь все ко Непре-реке.

(Марк. 11)

Природа в эпосе не мертва и не безучастна к людям. Она принимает Сухмана, изгнанного из Киева. Это не лирическое бегство в природу, какое мы видим в былине о Садко, где Садко играет на Ильмень-озере. Природа здесь имеет совершенно иной, можно сказать – богатырский характер. Днепр разговаривает с Сухманом как человек с человеком, вернее – как герой с героем. Но Днепр течет «не по-старому». Он «помутился». Замечательно реалистическую и грозную картину разлива реки мы имеем в сибирской записи Гуляева.

Течет быстрый Днепр не по-старому,

Не по-старому, не по-прежнему,

Пожират в себя круты бережки,

Вырыват в себя желты скатны пески,

По подбережку несет ветловой лес,

По струе несет кряковой лес,

Посередь Днепра несет добрых коней,

Со всей припавой молодецкою,

Со всей доспехой богатырскою.

(Тих. и Милл. 54)

Однако эти реалистические детали сибирского варианта, как они ни хороши сами по себе, все же плохо вяжутся с основным замыслом былины. Дело не в весеннем разливе реки. Река помутилась потому, что за ней стоят несметные полчища татар и надвигаются на Киев. Ее мутные воды – это знак ее тревоги. Днепр – защита Киева от татар. Чтобы дойти до Киева, татары должны перейти его. Но Днепр не только пассивный, но и активный защитник города. Река встает на защиту Киева: она разрушает мосты и переходы татар:

Мостят они мосты калиновы;

Днем мостят, а ночью я повырою:

Из сил матушка Непра-река повыбилась.

(Рыбн. 148)

Не гляди-тко на меня, на матушку Непре-реку;

Поглядишь ты на меня, да ты не бойся все;

Я ведь, матушка-река, из силушки повышла все:

Там стоят-то за мной, за матушкой Непре-рекой,

Стоят-то татаровей поганых десять тысячей;

Как поутру они да всё мосты мостят,

Всё мосты они мостят, мосты калиновы:

Они утром-то мостят – я ночью все у их повырою;

Помутилась я, матушка Непре-река,

Помутилась-то все, да я избилася.

(Марк. 11)

Этого богатырское сердце Сухмана не может вынести:

Не честь-хвала мне молодецкая

Не отведать силы татарские,

Татарские силы неверные.

(Рыбн. 148)

Обычно при нем никакого оружия нет, так как он шел на охоту. Он вырывает дуб – и этим дубом укладывает все татарское войско. Бой всегда очень тяжелый и долгий, но описывается он кратко. В сибирской былине содержится одна яркая деталь:

В трупах конь не может поскакивать,

Горячей крови прорыскивать.

(Тих. и Милл. 54)

В остальном же описание боя ведется в традиционных, уже выработавшихся формах. Герой размахивает тяжелым предметом, в данном случае – дубом, который к концу боя оказывается расщепленным, измочаленным и обагренным кровью, и одерживает победу.

Но при всем внешнем сходстве с более ранними былинами об отражении татар имеется одно весьма существенное отличие: в былинах о Калине врага отражает вся Русская земля. Илья также бывает один – но он один воплощает в себе всю силу богатырства: за ним стоит весь русский народ. В былине же о Сухмане встреча с татарами происходит совершенно случайно во время охоты. Достаточно сравнить картину грозного продвижения татар к Киеву в былинах о Калине, где подробно описывается татарское войско, его приближение, осада, описывается смятение в Киеве, подготовка отражения и т. д., с тем случайным появлением татар, о котором по всей Руси никто ничего не знает, какое мы имеем в былине о Сухмане, чтобы сразу увидеть, что татары в данной былине – поздний отголосок когда-то имевших место исторических потрясений. Есть и еще одна деталь, заставляющая отнести эту былину к более поздним по сравнению с былинами татарского цикла. Сухман в этом бою получает рану. Это редчайший в русском эпосе случай. Коренные герои русского эпоса, отражающие нашествие врагов, – Илья, Добрыня Алеша – никогда не получают в бою ран. Единственный встретившийся нам случай – это ранение Ермака в былине о Калине. Но там ранение вызвано горячностью неразумного молодого воина; он герой иного типа, чем Илья и его крестовые братья. Дело победы завершают они, а не Ермак. Ранение Сухмана носит совершенно иной характер. Оно не является свидетельством его неполноценности, а подготовляет трагическую развязку былины. Рану эту Сухман получает или непосредственно в бою, или ранение происходит уже после боя и одержанной победы: три оставшихся в живых татарина, засевшие в кустах, пускают в него свои стрелы из-за кустов. Сухман всегда убивает этих татар. Рану он закладывает листочками, обычно – маковыми, так как мак в народной медицине считается средством против кровотечения, и отправляется в Киев.

Слушатель, естественно, ожидает, что Сухман будет встречен с торжеством и что он будет теперь признан и вознагражден. Но происходит другое. Конфликт, до сих пор скрытый для глаз, глубоко внутренний и немой, принимает теперь открытую форму.

Владимир не замечает ни раны, ни состояния Сухмана и прежде всего спрашивает его, привез ли он обещанную лебедь. Владимир готов наказать Сухмана самым жестоким образом за невыполнение поручения и уже предвкушает свою расправу с ним.

Ай же ты, Сухмантий Одихмантьевич!

Привез ли ты мне лебедь белую,

Белу лебедь живьем в руках,

Не ранену лебедку, не кровавлену?

(Рыбн. 148)

Сухман рассказывает все как было; обычно он начинает свой рассказ словами:

Мне, мол, было не до лебедушки —

(Рыбн. 148)

или:

Своего дела да я не выполнил,

Не привез тебе белые да я лебедушки.

(Пар. и Сойм. 69)

Когда Сухман на охоте потерпел неудачу, он не решился вернуться в Киев без добычи, так как знал, что в таком случае он будет Владимиром казнен. Теперь он смело говорит, что он не выполнил поручения, так как он сделал неизмеримо больше того, чем поручал Владимир: он изгнал из Руси татар и уверен, что этот подвиг его будет признан. Он рассказывает обо всем, что с ним произошло, и о том, что им сделано, без всякого самовосхваления. Его подвиг говорит сам за себя. Однако Владимир поступает не