После размещения приманки Чаусов поужинал и зашел в сторожку за Фридом, где обнаружил юродивого с размозженной головой. Он лежал у порога с ополовиненным черепом; троцкист будто спасался от кого-то, спеша укрыться в жилище: внутри всё оставалось нетронутым. Чаусов тихо вышел и отправился на берег за «чертом». Половину ночи он провел в засаде пред вставшим огромно над водным горизонтом ликом луны. Зеркало озера было недвижно и полно отраженного света; лишь на середине у острова в какой-то момент померещилось движение. Перед рассветом Чаусов задремал, а очнувшись, не стал заходить в поселок, подался на Якутск. Осенью того же года его арестовали в Красноярске, но за отсутствием улик закрыли следствие. После этого случая Чаусов более не искал «черта» и вернулся на родину доживать последние три года своей долгой жизни.

Жил почти одиноко в мрачной своей усадьбе, в верхней огромной зале которой шуршала в печных трубах сажа и ухала сова, усевшись у слухового оконца. Высокий широкоплечий старик в поношенном пиджаке, с трясущейся челюстью, кустистыми бровями и серебряной щетиной ходил по лесам с ружьем; собаки на околицах его узнавали. Его хватились в лесхозе не сразу и обнаружили тело не тронутым зверьем у кормушки: осенью Чаусов разносил по лесу лакомство для косуль и лосей, в руке его была зажата горсть соли, в рюкзаке лежало полпуда. Он умер, будучи еще крепким, выносливым, способным выкосить луг и по неделям охотиться, ночуя в стожках или по деревням, везде находя приют. А из его дома, казалось, только вчера ушли немцы, которые устроили в нем штаб мотострелкового батальона: на бюстах Чаусовых были выцарапаны свастики и кресты, кругом царил разгром, под каблуками хрустело битое стекло. Недаром Григорию Николаевичу, после возвращения с Оймякона совсем потерявшему вкус и внимательность к жизни, было всё равно где ночевать…

Турчин установил в примерном месте гибели Чаусова выбитую в куске базальта солевую кормушку с выгравированными датами рождения, смерти, именем ученого и силуэтом мамонта. Чаусов был убежден, что реликтовый «черт» есть не что иное, как приспособившийся к водному обитанию мамонт, древний родственник морских сирен. В результате исхода ледникового периода мамонт и шерстистый носорог лишились кормов и вроде бы вымерли. Но отчего до сих пор еще бродят стада овцебыков? Отчего китайские хроники утверждают, что Московия – место жизни «шерстистых слонов»?

В присутствии Турчина Соломин при случае подтрунивал над Чаусовым, называл его «ловцом мамонтов»; Турчин холодно парировал:

– Попридержите язык, варвар. Аристотель тоже не питал особенных прозрений касательно законов Ньютона. Ма́лому всегда смешно смотреть на большее, ибо смех призван принизить и уменьшить – из инстинкта самосохранения смеющегося. Если бы обезьяна понимала смысл человеческого существа, она погибла бы от хохота, глядя на человека. Ваше счастье, что вам многого не понять.

«Исследование эволюции озерных линз» стало вторым классическим трудом Чаусова. Еще раньше возник интерес к политическим наукам: спустившись с альпийских лугов, он познакомился в Швейцарии с Кропоткиным. Вскоре по сумме споров с князем, как раз писавшим тогда «Нравственные начала анархизма», Чаусов формулирует тезисы индивидуализма и свободы, понимая последние как источник взаимопомощи и солидарности всего общества. Принципы естественно-научного устройства мира отныне стали служить Чаусову для разработки модели справедливой Вселенной. Он уподоблял эти устремления вдохновению раннего Возрождения, когда Джотто и вслед за ним Леонардо творили образцы для нового искусства, исходя из совершенства созданий природы. Чаусов разносил в пух и прах Платона, но заимствовал у него понимание политики как искусства. Он представлял анархическое общество как собор общин, производственных артелей. Модель напоминала улей, где каждый член популяции в процессе жизни проходил все пчелиные функции – от рабочей пчелы до пчелы-разведчицы. Кропоткин поддержал молодого ученого в его начинаниях, но советовал не отрицать роль культуры в развитии общества. Чаусов имел свои соображения на этот счет: культуру он не отринул, но и пчелы его не стали писать стихов и картин. В своих работах он дивился тому, что сорок миллионов лет назад эволюция пошла по пути приматов, а не продолжила совершенствовать зачаток анархического общества, имевшегося уже среди социальных насекомых: муравьев, термитов, пчел. «Все они подчиняются единой цели и при том совершенно добровольно: не обнаружено ни одной принудительной функции, которая бы управляла развитием общества насекомых», – писал он. Чаусов ставил уникальные эксперименты, в которых обнаруживал способность красных муравьев к арифметическому счету. Из деревянных спиц он выстраивал хитроумные лабиринты-деревья, по которым запускал муравьев-разведчиков в поисках кормушек – щепок, обмазанных патокой, а затем измерял среднее время, необходимое для передачи вернувшимся разведчиком сведений о местонахождении корма своим сородичам (число разветвлений пути измеряло количество сообщаемого посредством муравьиных усиков смысла). И оказалось, что муравьи способны передавать информацию, сокращая ее без потерь для сути с помощью арифметических операций: вместо «направо, направо, направо, направо, налево, налево, налево, направо» – они говорят: «четыре направо, три налево, направо».

Рассуждая о практическом применении своей теории, Чаусов приводил в пример Витте, который, прежде чем стать министром путей сообщения, освоил едва ли не все специальности – от носильщика и кондуктора до начальника станции и начальника движения Одесской железной дороги, в должности какового особо отличился перед царем во время переброски войск к театру действий Русско-турецкой войны. Чаусов считал, что идеальное анархическое общество – это как раз и есть соборное сочетание индивидуальностей, эффективных управленцев, подобных Сергею Витте, знаменитому в русской истории реформатору. Отвечая на вопрос, как же он обойдется без управляющей функции государства, Чаусов приводил пример сообщества мореходных компаний, которые на основе взаимных договоров организуют движение пароходов с гигантским количеством грузов по всему мировому океану.

Чаусов отрицал государство у пчел: матка относилась им только к плодотворительной функции, а способность роя к организации в единое рабочее сознание казалась так же необъяснимой с точки зрения эволюции, как и возникновение сознания человеческого. Инстинкт – правительство насекомых. Точно так же, без участия власти, считал он, можно организовать мироздание. Турчин вслед за Чаусовым, который в степные экспедиции брал с собой пару походных колод с пчелами, возился с роем и штудировал монографию Карла фон Фриша, первооткрывателя языка прямокрылых.

Соломин, для которого анархизм связывался с оргиастической пьяной матросней, батькой Махно, в лучшем случае с народовольцами, однажды поднял черный флаг с меловым Роджером над пасекой из десятка ульев, над которыми регулярно дымил Турчин, вынимая поочередно каждую рамку и просматривая ее на свет или вставляя вместо задней стенки улья лист плексигласа для наблюдений за поведением своих подопечных. Турчин в драку не полез, а снял флаг, выстирал, высушил и снова поднял, но уже с выведенной белилами буквой А в кружочке.

Потом провел с Соломиным воспитательную работу. В слушатели призвал еще и Дубровина, чтобы рассказать о Чаусове, о его трактате «Анархия в природе».