На большинстве фабрик того периода требовалось работать по двенадцать-четырнадцать часов в день шесть дней в неделю.18 Работодатели утверждали, что рабочие вынуждены работать подолгу, потому что от них нельзя требовать регулярных отчетов: многие рабочие слишком много пили в воскресенье, чтобы прийти в понедельник; другие, проработав четыре дня, оставались дома в следующие три. Адам Смит объяснял, что "чрезмерная занятость в течение четырех дней недели часто является истинной причиной безделья в остальные три"; он предупреждал, что продолжительная или быстрая работа может привести к физическому или психическому расстройству; и добавлял, что "человек, который работает настолько умеренно, что может работать постоянно, не только дольше всех сохраняет свое здоровье, но и в течение года выполняет наибольшее количество работы".19

Реальную зарплату, конечно, можно оценить только в связи с ценами. В 1770 году четырехфунтовая буханка хлеба в Ноттингеме стоила около шести пенсов, фунт сыра или свинины - четыре пенса, фунт масла - семь пенсов. Адам Смит в 1773 году подсчитал, что средняя заработная плата лондонских рабочих составляет 10 шиллингов, в небольших центрах - 7 шиллингов, в Эдинбурге - 5 шиллингов.20 Артур Янг, около 1770 года, сообщил, что еженедельная заработная плата английских промышленных рабочих варьировалась по географическому принципу от 6 шиллингов 6 пенсов до 11 шиллингов. Заработная плата, очевидно, была гораздо ниже по отношению к ценам, чем сейчас, но некоторые работодатели добавляли к зарплате топливо или арендную плату, а некоторые работники уделяли часть своего времени сельскохозяйственным работам. После 1793 года, когда Англия начала долгую войну с революционной Францией, цены росли гораздо быстрее, чем зарплата, и бедность стала отчаянной.

Многие экономисты XVIII века рекомендовали низкую зарплату как стимул к постоянному труду. Даже Артур Юнг, обеспокоенный нищетой, которую он видел в некоторых районах Франции, заявлял: "Все, кроме идиотов, знают, что низшие классы нужно держать в бедности, иначе они никогда не станут трудолюбивыми".21 Или, как выразился некий Дж. Смит:

Тем, кто разбирается в этом вопросе, хорошо известно, что нехватка в определенной степени способствует развитию промышленности, и что производитель [т.е. рабочий], который может прокормиться за три дня работы, будет бездельничать и пьянствовать всю оставшуюся неделю. ... В целом мы можем с уверенностью сказать, что снижение заработной платы в шерстяной промышленности было бы национальным благом и не нанесло бы реального ущерба бедным. Таким образом, мы могли бы сохранить нашу торговлю, поддержать наши ренты [доходы], и при этом исправить людей".22

На фабриках работали женщины и дети, обычно на неквалифицированных работах. Некоторые квалифицированные ткачихи зарабатывали столько же, сколько и их мужчины, но обычный заработок фабричных женщин составлял в среднем три шиллинга шесть пенсов - не более половины зарплаты мужчин.23 Только на текстильных фабриках в 1788 году было занято 59 000 женщин и 48 000 детей.24 Сэр Роберт Пил имел более тысячи детей на своих фабриках в Ланкашире.25 Детский труд не был новой практикой в Европе; на фермах и в домашней промышленности он считался само собой разумеющимся. Поскольку всеобщее образование не одобрялось консерваторами, считавшими, что оно приведет к избытку ученых и недостатку рабочих рук, очень немногие англичане в XVIII веке видели зло в том, что дети шли на работу, а не в школу. Когда станки стали достаточно простыми, чтобы за ними могли ухаживать дети, владельцы фабрик принимали мальчиков и девочек в возрасте пяти лет и старше. Приходские власти, возмущенные расходами на содержание сирот и нищих детей, охотно отдавали их промышленникам, иногда партиями по пятьдесят, восемьдесят или сто человек; в некоторых случаях они оговаривали, что работодатель должен брать одного идиота на каждые двадцать детей.26 Обычный рабочий день для детей-рабочих составлял от десяти до четырнадцати часов. Их часто размещали группами, а на некоторых фабриках они работали в двенадцатичасовую смену, так что станки редко останавливались, а кровати редко оставались незанятыми. Дисциплина поддерживалась ударами или пинками. Болезни находили беззащитных жертв среди этих фабричных учеников; многие из них были изуродованы своим трудом или покалечены в результате несчастных случаев; некоторые покончили с собой. Некоторые мужчины были достаточно деликатны, чтобы осудить такой детский труд; однако он уменьшился не потому, что люди стали более гуманными, а потому, что машины стали сложнее.

Дети, женщины и мужчины подвергались на фабриках неизвестным им ранее условиям и дисциплине. Здания зачастую были построены наспех или из хлипких материалов, что гарантировало множество несчастных случаев и большое количество болезней. Правила были суровыми, а их нарушение каралось штрафами, которые могли лишить дневной зарплаты.27 Работодатели утверждали, что надлежащий уход за машинами, необходимость координировать различные операции и расхлябанные привычки населения, не привыкшего к регулярности и скорости, требовали строгой дисциплины, если путаница и расточительство не должны были свести на нет прибыль и вытеснить продукцию с рынка внутри страны или за рубежом. Дисциплина была выдержана, потому что безработному ремесленнику грозил голод и холод для себя и своей семьи, а работник знал, что безработные жаждут его работы. Поэтому работодателю было выгодно иметь резерв безработных, из которого можно было бы взять замену работникам, потерявшим трудоспособность, недовольным или уволенным. Даже хорошо воспитанному и компетентному работнику грозило увольнение, когда "перепроизводство" насыщало доступный рынок сверх его покупательной способности, или когда мир клал конец благословенной готовности армий заказывать все больше и больше товаров и уничтожать их как можно быстрее.

При гильдийной системе рабочие были защищены гильдиями или муниципальными постановлениями, но в новом индустриализме закон защищал их слабо или не защищал вовсе. Пропаганда физиократов за то, чтобы оставить экономику свободной от регулирования, в Англии, как и во Франции, достигла успеха; работодатели убедили парламент, что они не смогут продолжать свою деятельность, или противостоять иностранной конкуренции, если заработная плата не будет регулироваться законами спроса и предложения. На деревенских мельницах мировые судьи сохраняли некоторый контроль над заработной платой, а на фабриках после 1757 года - никакого.28 Высший и средний классы не видели причин для вмешательства в дела капитанов промышленности; разбухающий поток экспорта завоевывал новые рынки для британской торговли, и англичане, способные платить, были довольны изобилием промышленных товаров.

Но рабочие не разделяли этого процветания. Несмотря на умножение товаров благодаря машинам, за которыми они ухаживали, сами они в 1800 году оставались такими же бедными, как и столетие назад.29 Они больше не владели инструментами своего ремесла, мало участвовали в разработке продукта, не получали прибыли от расширения рынка, который они кормили. Они усугубляли свою бедность, сохраняя высокую плодовитость, которая приносила живые дивиденды на ферме; они