отпали луканы, бруттии[1363], а также большое и воинственное племя самнитов, и Тиррения, находясь у самых ворот, еще не покорена, но начать ее лишь тогда, когда эти народы подчинятся, предпочтительно — все, если же невозможно — то хотя бы те, что располагаются к востоку и рядом с Тарентом. Но другим представлялось, что выгодно противоположное этому, а именно, не откладывая ни на мгновение, немедленно проголосовать о войне. 3. Когда же стали подсчитывать голоса, последних оказалось больше, чем тех, кто убеждал отложить войну на другое время. И народ утвердил решение сената. [Ищи в разделе о военных приемах.] Ursin.

VII. (17, 11)... для желающих сохранить собственное имущество добрым знамением по природе являются птицы, которые кружатся вокруг одного и того же места в относительно спокойном полете, а для добивающихся чужого — те, что мчатся вперед стремительно и быстро: ведь они добытчики и охотники за тем, чего у них нет, а первые — блюстители и стражи того, что имеется в наличии. Ambr.

(12) 2. Он прошел всю вражескую страну, предавая огню поля, где уже созрел урожай хлеба, и вырубая плодовые деревья.

Нечто подобное морям испытывают и демократические государства: ведь и те волнуются ветрами, будучи по природе спокойными, и эти сотрясаются демагогами, сами по себе не имея никакого порока. Ambr.

VIII. (17, 13) Когда тарентинцы намеревались пригласить Пирра[1364] из Эпира для войны против римлян[1365] и изгоняли тех, кто возражал, некий Метон[1366], сам тарентинец, чтобы привлечь внимание и показать им, какие бедствия вместе с царской властью войдут в свободный и живущий в роскоши город, явился в театр, где сидела толпа, украшенный венком, как будто с пирушки, и в обнимку с юной девушкой-флейтисткой, которая наигрывала на флейте застольные мелодии. (14) 2. Когда же всеобщая серьезность разразилась смехом и одни стали предлагать ему спеть, а другие сплясать, он, оглядевшись вокруг и подав рукой знак обеспечить ему тишину, сказал после того, как унял шум: «Граждане, из тех моих дел, что вы ныне видите, ничего не будет позволено вам совершать, если разрешите царю и гарнизону войти в город». 3. А когда он увидел, что многие взволнованно внимают ему и велят говорить дальше, он, продолжая притворяться пьяным, стал перечислять бедствия, которые произойдут с ними. Но еще во время его речи виновники этих бедствий хватают его и выбрасывают головой вперед из театра. Ambr.

IX. (17, 15) «Царь эпиротов Пирр, сын царя Эакида, приветствует Публия Валерия, консула римлян[1367]. Вероятно, ты слышал от других, что я прибыл вместе с войском на помощь к тарентинцам и к остальным италиотам[1368], призвавшим меня, и также для тебя не тайна то, от каких людей я происхожу и какие сам совершил деяния, и сколь большую я веду армию и сколь превосходную в военном деле. 2. Итак, я полагаю, что ты примешь все это во внимание и не станешь дожидаться, чтобы узнать на деле и по опыту нашу доблесть в сражениях, но, отложив оружие, обратишься к речам. Я не только советую тебе поручить мне решение тех вопросов, по поводу которых римский народ спорит с тарентинцами, луканами или самнитами, — ведь я рассужу ваши разногласия по всей справедливости, — но и своих друзей склоню возместить весь ущерб, который я же признаю их виной. (10) 3. Но правильно сделаете и вы, предоставив поручителей для тех обвинений, которые предъявят вам некоторые из них, — что вы будете соблюдать мои решения как обязательные. Если вы поступите так, я обещаю дать вам мир, стать другом и охотно помогать в тех войнах, на которые вы меня призовете. 4. А если так не сделаете, то я не позволю вам опустошать землю моих союзников, грабить эллинские города и продавать свободных людей как добычу, но буду препятствовать оружием, чтобы вы, наконец-то, прекратили разорять всю Италию и издеваться над всеми людьми как над своими рабами. Ждать же я буду твоего ответа вплоть до десятого дня, ибо больше я уже не могу». Ambr.

X. (17, 17) В ответ на это римский консул, порицая высокомерие данного человека и одновременно показывая возвышенный образ мыслей римлян, пишет: «Публий Валерий Лавиний[1369], консул римлян, приветствует царя Пирра. 2. Мне представляется делом человека благоразумного посылать письма с угрозами своим подданным, но презирать как людей ничтожных и ничего не стоящих тех, чью силу не испытал и доблести не познал, мне кажется признаком нрава безрассудного и не понимающего разницы между тем и другим. 3. Мы же привыкли наказывать врагов не словами, а делами, и как не назначаем тебя судьей того, в чем мы обвиняем тарентинцев ли, самнитов или прочих врагов, так и не берем тебя поручителем какого-нибудь возмещения, но мы решим спор нашим собственным оружием и подвергнем врагов таким наказаниям, каким сами пожелаем. Итак, узнав об этом, готовься стать нашим противником, но не судьей. (18) 4. Ив отношении тех обид, что сам причиняешь нам, подумай, каких ты предоставишь поручителей возмещения: не ручайся, что тарентинцы или прочие наши враги дадут справедливое возмещение. Если же ты решил всеми способами вести с нами войну, то знай — с тобой случится то же самое, что неизбежно случается со всеми, кто хочет сражаться прежде, чем изумил тех, против кого вступит в бой. 5. Имей это в виду и, если в чем-нибудь нуждаешься из нашего, то иди, отказавшись от угроз и отбросив царскую гордыню, к нашему сенату, объясни и убеди сенаторов, и не потерпишь неудачу ни в чем, что является справедливым или разумным». Ambr.

XI. (18, 1). Лавиний, римский консул, схватив лазутчика Пирра, вооружил и выстроил всю свою армию в боевом порядке, а когда показал ее лазутчику, то повелел сообщить всю правду тому, кто его отправил, и в дополнение к увиденному сказать, что римский консул Лавиний призывает того более не посылать других тайно на разведку, но открыто прийти самому, чтобы посмотреть и узнать силу римлян. Ambr.

XI. (18, 2) Некий человек по имени Облак, а по прозвищу Вольсиний, глава народа ферентанцев[1370], видя, что Пирр не стоит на одном месте, но стремительно появляется везде, где идет сражение, стал свое внимание уделять только ему одному и, когда тот проезжал на коне, направлял против него своего коня[1371]. 2. Заметив его, один из свиты царя, Леоннат, сын Леофанта, македонянин, заподозрил неладное и, указав