он, вероятно, вернется домой к часу. Видимо, он такого же пылкого темперамента, как мать его; впрочем, я не заметила в нем признаков особенного волнения. Он любит до обожания только вас – какой стыд!..

Главная цель поездки к брату не осуществилась: на все увещания композитора относительно завещания брат отвечал уклончиво, но настойчивость Людвига в стремлении создать Карлу обеспеченное существование, отсутствие которого он сам испытал в жизни, заставила брата, видимо, заметившего отношение племянника к его «старой бабе», изложить в письме свой резкий отказ и требование скорее отказаться от его гостеприимства.

Гнейксендорф, ноябрь 1826.

Дорогой брат! Не могу долее спокойно относиться к дальнейшей судьбе Карла, он постоянно без дела и, втягиваясь в эту жизнь, с большим трудом вернется опять к работе, и это будет тем труднее, чем больше он здесь пробудет в безделье. Брейнинг перед отъездом разрешил ему отдыхать лишь 14 дней, а прошло уже 2 месяца; ты видишь из письма Брейнинга, что он настаивает, чтобы Карл спешил заняться своим делом; чем дольше он будет здесь, тем хуже для него, ибо тем труднее ему будет даваться работа, и может случиться, что мы доживем пожалуй до чего-нибудь худшего. Бесконечно жаль, что этот способный молодой человек проводит так свое время, и кого же впоследствии обвинять, только нас обоих, ибо он еще слишком молод, чтобы руководить собою, а потому твоя обязанность, если не хочешь впоследствии сам упрекать себя и выслушивать упреки других, поскорее доставить его к месту службы, когда же это будет сделано, то можно многое сделать для него и его будущности, а при теперешних условиях ничего сделать нельзя. Я вижу из его поведения, что он охотно остался бы у нас, но тогда пропадет вся его карьера, а потому это невозможно, и чем больше мы медлим, тем тяжелее ему будет здесь расставаться, а потому заклинаю, будь настойчив и не уступай просьбам Карла, поэтому я думаю, до будущего понедельника, ибо ни в коем случае ждать меня ты не можешь, ибо уехать отсюда без денег не могу и пройдет много времени, пока я наберу столько, чтобы с ними выехать в Вену. Оставим это до того дня, когда ты уедешь. N старая баба. Она имеет свою долю и больше ничего не получит.

Глубоко возмущенный этой запиской, композитор отмечает в дневнике: «если ехать в понедельник, то надо уже в воскресенье заказать карету», а затем, вспылив еще более, решает немедленно собрать пожитки и просит брата дать ему «крытый городской экипаж».

– Не могу, – отвечает Иоганн, – в эту скверную погоду, в грязь… Возьми тележку.

И несчастный Людвиг садится с племянником и со служанкой Феклой в открытую тележку 2 декабря, в туманный дождливый день, в легком одеянии, в котором ему было холодно еще в начале октября, при выезде из Вены. В ближайшей деревушке, в скверной корчме, в нетопленой комнате с одиночными окнами, они проводят ночь. Около полуночи композитор почувствовал первый приступ лихорадки, колотье в боку и сильную жажду, сопровождаемую сухим, коротким кашлем. Когда же, после озноба, наступил жар, то больной стал обильно пить холодную, как лед, воду и с нетерпением ждал рассвета. Совершенно изнуренного, истощенного, его положили в тележку и привезли в Вену. К сожалению, приезд композитора был неожидан, приятели не знали о его возвращении, служанка Фекла, взятая в Гнейксендорфе, была незнакома с обстановкой новой для нее жизни в Вене, а Карл, решив, что дядя страдает обычным своим недомоганием, поспешил возобновить свои бильярдные состязания в Cafe-Gehrin (на Кольмаркте, близ дворца). Брейнинга, жившего по соседству, Карл не известил о приезде Бетховена, боясь его упреков за продолжительное отсутствие и требования выехать в штаб-квартиру полка; впрочем, он немедленно пригласил двух врачей: Браунхофера и Штауденхейма; первому из них композитор послал спешно набросанную записку.

Милостивый государь!

Прошу вас посетить меня, так как с некоторых пор страдаю ревмат. или ломот.; хотя я еще в долгу у вас, но это продолжится недолго, я всегда дома; погода не позволяет переступить порога… Надеюсь непременно видеть вас; если можете, то хоть завтра.

Глубоко уважающий друг ваш Бетховен.

Моя квартира: Шварцшпаниер.

2-й этаж № 20, налево.

На пепелище профессора Браунхофера.

Тем не менее приглашенные врачи не явились, вероятно, избегая бесплатного пациента, хотя сами не раз хвастали великодушием. На следующий день композитор просил Карла позвать первого встречного врача, чтобы хоть немного облегчить свои страдания; племянник, не торопясь, отправляется опять в Кольмаркт и, прежде чем приступить к игре, поручает маркеру послать какого-нибудь врача из соседней городской больницы; таким случайным доктором оказался профессор Андрей Ваврух, о котором друзья композитора затем дают отличные отзывы.

– Это опытный специалист и довольно известный, – говорит больному Брейнинг.

– Прекраснейшая личность, заслуживающая полного доверия, – замечает Шиндлер.

– Я не знаком с ним, но слышал о нем много хорошего, – прибавляет Хольц.

Наконец, сам врач пишет ему в тетрадь:

– Большой поклонник вашего гения употребит все усилия, чтобы облегчить ваши боли.

Профессор Ваврух.

В своих воспоминаниях, опубликованных через месяц после смерти, Бетховена, он рассказывает следующее:

«Меня позвали только на третий день… я нашел у него признаки воспаления легких. Лицо его горело, он харкал кровью, дыхание вырывалось с большим трудом, и боль в боку позволяла лежать только на спине. Энергичные меры, принятые против воспаления, вскоре вызвали желанное облегчение; организм его в этот раз также оказался победителем; кризис прошел благополучно, и он был настолько вне опасности, что на пятый день мог сидеть, рассказывать мне все пережитые им бедствия. На седьмой день он чувствовал себя так хорошо, что мог встать, ходить, читать и писать. На восьмой день я очень перепугался. Я нашел утром Бетховена расстроенным, кожа его пожелтела; оказалось, что ночью он чуть не умер от страшного поноса. Припадок этот был следствием сильного гнева, глубокого огорчения, вызванного неблагодарностью и незаслуженным оскорблением (подменой перстня). Он весь трясся и корчился от боли в печени и кишках; ноги его, до сих пор немного опухшие, совершенно налились… С этого дня у него стала развиваться водянка. Друзья старались успокоить его, и вскоре он, действительно, забыл о полученном оскорблении… Уже на третьей неделе началось по ночам удушье. Огромное скопление воды требовало немедленной операции, и я был принужден предложить прокол в области живота, чтобы предупредить разрыв наружных покровов; приглашенный на консультацию врач Штауденхейм нашел также это средство необходимым, и Бетховен, подумав минуты две, согласился на прокол. 18 декабря хирург Зейберт сделал операцию со свойственным ему искусством. Видя