– Согласно официальной версии, он умер от холеры, – сказал сирдар, – но я слышал другое. Один мой хороший знакомый сообщил мне по секрету, что мунши отравили, чтобы он не наболтал Каваньяри-сахибу лишнего. Я вполне допускаю это: несомненно, он мог рассказать сахибу очень и очень многое. Но теперь все, что он знал, покоится с ним в могиле. Он не ладил с покойным эмиром, и его назначение вызвало большое возмущение в Бала-Хиссаре. Но он был умен и хитер и завел здесь других друзей, кое-кто из которых шепотом утверждает, что Бахтияр-хана убили враги. Впрочем, вряд ли это дойдет до слуха сахибов.

Хватило и того, что это дошло до слуха Аша. На следующий день он сознательно нарушил свое обещание жене и подал прошение о приеме на должность, которую занимал в городе прежде, – на должность писца в штате мунши Наим-шаха, одного из многих мелких должностных лиц при дворе, жившего в самом Бала-Хиссаре.

– Это всего на несколько часов в день, ларла, – объяснил он, когда Анджали, побледнев, сказала, что он без всякой надобности кладет голову в пасть тигру. – Там я буду не в большей опасности, чем здесь, а возможно, даже в меньшей. Половине Кабула известно, что сирдар-сахиб – отставной офицер разведчиков, а потому люди, живущие у него в доме, вполне могут подпасть под подозрение. В Бала-Хиссаре меня хорошо знают как человека, который и раньше работал на мунши Наим-шаха, и никто не усомнится в моем праве находиться там. Кроме того, крепость похожа на огромный муравейник, и вряд ли кто-нибудь знает толком, сколько человек живет в ее стенах и сколько ежедневно приходит туда на службу, или с различными прошениями, или навестить родственников, или продать товар. Я буду всего лишь еще одним муравьем среди великого множества.

Но Анджали, которая всю весну и начало лета была очень счастлива в Кабуле, в последнее время почувствовала страх. Город и его окрестности, еще недавно казавшиеся ей столь дружелюбными и прекрасными, внезапно стали зловещими и угрожающими. Всю долину сотрясали подземные толчки, и хотя первый из них был едва ощутим, недавно произошли еще два гораздо более сильных, от которых высокий дом пугающе раскачивался. Кабульцы относились к частым землетрясениям как к чему-то совершенно естественному, но на Анджали подземные толчки неизменно наводили ужас. И теперь она не видела ничего утешительного и обнадеживающего, когда смотрела в выходящее на улицу окно.

Худые горбоносые афганцы с длинными космами и нечесаными бородами, с патронташами, мушкетами и тулварами нисколько не походили на мягких, дружелюбных безоружных людей из гулкотского детства. И даже несмотря на воспоминания о порочности и жестокости, царивших в Бхитхоре и воплощенных в образах Джану-рани и Нанду в Каридкоте, по сравнению с Кабулом эти два княжества казались Анджали мирными краями, где большинство людей жили спокойной и самой обычной жизнью, не тревожимые кровной местью, вооруженными восстаниями против правителей или братоубийственными племенными войнами, какие терзали эту страну. Самое название огромной горной гряды, ограничивающей «землю Каина» с севера, она стала воспринимать как угрозу, ибо «Гиндукуш» означает «Убийца индусов», а она является – являлась в прошлом – индуской.

Анджали знала: в доме сирдара крепкие стены и прочные двери и несколько окон, выходящих на узкую улицу, надежно защищены резными ставнями и железными решетками, но царящая снаружи атмосфера напряженности и опасности просачивалась в дом через все скважины и щели так же коварно, как всепроникающая пыль и тяжелые запахи города. И стоило только посмотреть с плоской глинобитной кровли или из окон верхних комнат, чтобы увидеть зловещую громаду Бала-Хиссара.

Огромная крепость нависала над домом сирдара, своими древними башнями и бесконечными парапетными стенками заслоняя утреннее солнце и не давая южному или восточному ветру охлаждать теснящиеся внизу дома. В последнее время, живя в тени этого сооружения, Анджали снова стала мучиться страхами, преследовавшими ее во время бегства из Бхитхора и еще много последующих дней. Но на сей раз источником и средоточием этих страхов был Бала-Хиссар, хотя она даже самой себе не могла объяснить, почему это так. От крепости словно исходили незримые токи зла, и мысль о муже, входящем в столь зловещее место, приводила в дрожь.

– Но зачем тебе вообще соваться туда? – умоляюще спросила Анджали, глядя на Аша потемневшими от ужаса глазами. – Что за необходимость такая, когда ты можешь узнать все, что тебе нужно, в городе? Ты обещаешь возвращаться каждый вечер, но вдруг в городе вспыхнет мятеж? Тогда обитатели Бала-Хиссара закроют ворота, и крепость станет ловушкой, из которой, возможно, тебе не удастся выбраться. О любимый мой, я боюсь… боюсь!

– Тебе нечего бояться, душа моя. Поверь мне, я буду там в безопасности, – сказал Аш, крепко обнимая жену и покачивая в объятиях. – Но если я хочу помочь своим друзьям, мне недостаточно слышать дикие истории, распространяемые по городу сплетниками, поскольку половина из них неправда. Я должен слышать также разговоры в самом дворце, разговоры людей, которые ежедневно видят эмира и его министров, и таким образом знать, что они говорят и думают и как намерены действовать. Четверо сахибов не узнают этого, никто им не скажет – кроме меня. Я здесь именно для этого. Но обещаю: я буду осторожен и не стану рисковать.

– Как ты можешь обещать, если наверняка понимаешь, что каждый раз, входя в ворота Бала-Хиссара, ты идешь навстречу опасности? – возразила Анджали. – Любимый мой, умоляю тебя…

Но Аш только помотал головой и поцелуями заставил жену замолчать, а оторвавшись от нее, отправился в Бала-Хиссар, где его рабочий кабинет выходил окнами на территорию резиденции, предоставленной в распоряжение британской миссии.

Древняя крепость эмиров Афганистана стояла на крутых склонах укрепленной горы Шир-Дарваза, возвышавшейся над городом и значительной частью Кабульской долины.

Крепость была обнесена длинной, беспорядочно выстроенной стеной высотой футов тридцать, с четырьмя главными воротами, которые располагались между высокими крепостными башнями и были увенчаны осыпающимися парапетами с бойницами. Внутри находились другие стены, одна из которых окружала дворец эмира в верхней части Бала-Хиссара. Еще выше был выстроен форт, а над ним еще одна стена поднималась спиралью по крутым склонам Шир-Дарвазы и тянулась по скалистому гребню, так что часовые в здешних блокгаузах видели широкое кольцо горных гряд, дворец и город внизу, панораму долины и широкую извилистую серебряную ленту реки Кабул.

Нижний Бала-Хиссар представлял собой настоящий город, тесно застроенный домами придворных, должностных лиц и всех, кто на них работал, со своими лавками и базарами. Именно в этой части крепости находилась резиденция. Из своего окна Аш видел все огороженное пространство: скопление складских сооружений и домиков для слуг, коновязи и конюшни в дальнем конце, над которыми высилась громада главного арсенала эмира. А прямо под ним размещались казармы – два стоящих параллельно друг другу здания, разделенные внутренним двором, куда с одной стороны вел длинный сводчатый проход, а с другой – прочная дверь.

Узкая улочка за той дверью отделяла казармы от самой резиденции, которая состояла из двух домов, расположенных по разным сторонам огороженного стеной двора площадью ярдов девяносто. В ближнем, более высоком доме поселились Уолли, секретарь Дженкинс и военный врач Келли, а сам посланник разместился в другом, двухэтажном здании, южная стена которого была частью наружной стены крепости, отвесно уходящей вниз к крепостному рву, и из окон открывался прекрасный вид на долину и далекие заснеженные горы.