в дальнейшем поддерживать такой вывод тем, что, упоминая Хуану, король не добавил к титулу «принцесса» (как он называет ее в документе) слов «наша дорогая дочь», как было принято делать в подобных заявлениях, — опущения, которых он не допустил бы, если бы был убежден в том, что она является именно его дочерью. Одним словом, Пачеко мог видеть в заявлении короля самый что ни на есть самообличительный документ, на который он, Пачеко, мог только надеяться. И он знал, как этот материал использовать.

Вскоре после обнародования этого документа Пачеко почти наверняка встретился с королем, чтобы убедить его принять те требования, которые тот до сих пор отказывался удовлетворить. Но Энрике упрямо противился любым дополнительным уступкам. В особенности он отвергал предложения, в которых Пачеко был заинтересован более всего — а именно, передачу инфантов под его опеку и удаление Бельтрана. Увольнение последнего было для Пачеко необходимым условием для восстановления его собственной власти, в то время как контроль над инфантами мог бы дать ему окончательную возможность, в случае необходимости, провозгласить Альфонсо королем — то есть в случае отказа Энрике снова сделать Пачеко главой администрации. Коронование Альфонсо может, разумеется, объяснить необходимость смены правительства Энрике, якобы продажного и неэффективного, а отсюда и повторяющийся призыв аристократов к глубокому преобразованию королевской власти. Энрике насквозь видел эти планы Пачеко и ясно понимал, почему тот так настаивал на выполнении каждого из его требований: все они были существенными элементами его планов по обеспечению восстановления его политического положения. Но именно этого король хотел избежать. Ни под каким видом он не согласится на возвращение Пачеко ко двору.

Возможно, теперь Пачеко впервые понял, насколько твердой была решимость Энрике не впустить его еще раз в свою жизнь. Тем не менее он думал, что на этот раз он располагал средствами заставить короля сделать то, что он хотел. Он вернулся к грандам с отказом короля, указав на то, что пока что они почти ничего не добились королевской декларацией о престолонаследовании. Если инфанты не переданы в их руки, кто помешает королю и Бельтрану убить их в удобный момент, тогда наследование автоматически перейдет к Хуане, и Кастилия, следовательно, окажется под властью самозванки и мошенников в роли ее советников. Единственным способом предотвратить это является усиление кампании против короля. Пачеко, конечно, напомнил грандам, что, к счастью для них, они теперь имели возможность нанести Энрике мощный удар. Ибо указанная декларация включает в себя признание того, что Хуана не является его дочерью, и если объяснить это должным образом народу, то можно будет склонить на свою сторону всю страну. Каррильо поддержал план действий Пачеко. Так же поступили все члены их союза.

28 сентября они встретились в Бургосе, бывшем в течение некоторого времени их штаб-квартирой, и обратились к королю с формальным письмом, в котором указали на непорядки, якобы имевшие место в королевстве, требовавшие немедленного исправления. Прежде всего, их претензии сконцентрировались на религиозной безнравственности, от которой, по их убеждениям, тяжело страдало королевство, и они подчеркнули то, что по их словам было «печально известно при дворе» — а именно то, что король поместил в свое близкое окружение «неверных», «врагов католической религии» и «других, которые, хотя и христиане по имени, весьма подозрительны в [католической] вере», в особенности поскольку они «верят и подтверждают, что нет другого мира, кроме того, в котором мы живем, и где люди рождаются и умирают, как животные», что является «ересью, разрушающей католическую веру»[2310]. Под «неверными» они подразумевали мавританских охранников короля и, возможно, некоторых евреев при дворе, которые играли важнейшую роль в финансовой администрации; «христианами по имени» они называли «новых христиан», в особенности тех, которые окружали Диего Ариаса Давилу, одного из самых преданных слуг короля, обвиняемого в отрицании загробного мира.

В основном, однако, это было не личным выпадом, а новым элементом в кампании против монархии — элементом, введенным Пачеко и его друзьями с целью привлечь на свою сторону сильные антисемитские и антимарранские слои старохристианского населения. Именно поэтому они так резко критиковали назначения «неподходящих» индивидуумов, которые обладали «слабым пониманием» (indotos), на понтификальные и нижние церковные посты, притом что некоторые из них были сделаны при помощи подкупа некоторых лиц из королевского окружения, способных повлиять на короля в вопросе об этих назначениях. И здесь, вне сомнения, дворянские критики намекали на конверсо, так же как они, безусловно, подразумевали их, когда говорили о многочисленных назначениях судей, veinticuatros и рехидоры в городах, «чтобы грабить и угнетать Ваших подданных»[2311].

Далее они жаловались на обесценивание денег, что стало результатом деятельности казначейства Давилы и причинило «нестерпимый ущерб» народу и привело к обнищанию бедных и средних слоев[2312]. Они жаловались на чрезмерные налоги, взимаемые «чиновниками Вашего Величества» (известными как евреи и конверсо) и снижение потолка цен на товары, продаваемые христианами евреям и маврам. Это снижение цен, достигнутое «подарками», преподнесенными евреями и маврами королевским чиновникам, обратилось в разорение бедных рабочих, в чью защиту вновь подняли голос критики. Ясно, что Пачеко и его друзья-аристократы старались привлечь на свою сторону низшие и средние классы путем укрепления их вражды к конверсо, так же как к евреям и мусульманам. Отсюда и их тирады против мавританских стражников короля, против его якобы терпимости по отношению к их преступному насилию и его расположенности к мусульманам, которое поощряет многих христиан переходить в ислам[2313].

Играя роль преданных подданных, которые не заинтересованы ни в чем ином, кроме блага своего господина и, разумеется, процветания страны, они перенесли все упреки по поводу проблем королевства, включая проистекающие из коррупции и пренебрежения, с Энрике на его министра, графа Ледесмы. Они обвинили графа в том, что он подверг короля такому нестерпимому угнетению, что тот не мог более самостоятельно делать то, что «естественный разум» диктовал ему делать. Отсюда они перешли к обвинению, которое было, разумеется, наиглавнейшим для них, потому что граф, утверждали они, «обесчестил Вашу личность и Ваш королевский дом, завладел вещами, принадлежащими только Вашему Высочеству» (явный намек на отношения Бельтрана и королевы), и добился того, что король заставил аристократов присягать на верность донье Хуане как наследнице престола, «называя ее принцессой, кем она не является, потому что это абсолютно ясно и Вашему Высочеству и ему, что она не является дочерью Вашего Высочества». Более того, он поместил под свой надзор инфантов дона Альфонсо и донью Изабеллу, и все подданные королевства боятся, что он и другие, выполняющие его волю, причинят смерть этим