подумал Шон. После гибели Майкла только книга заполняла ужасную пустоту, оставленную этой потерей; но и книга не помешала Гаррику постареть. Конечно, книга — это память о Майкле, дань большой любви.

«Посвящается капитану Майклу Кортни, кавалеру ордена „За летные боевые заслуги“, одному их тех молодых орлов, которые больше никогда не полетят».

Шон почувствовал, как оживает его собственное горе, и с видимым усилием подавил его.

Жена заметила это усилие и с другого края стола нашла его глаза своими. «Как хорошо она изучила меня за эти годы, как верно умеет читать мои чувства», — подумал Шон. Руфь сочувственно улыбнулась и увидела, как он отозвался: широкие плечи распрямились, заросший подбородок стал тверже, и Шон улыбнулся ей в ответ.

Она искусно изменила настроение собравшихся.

— Генерал Сматс обещал сегодня пройтись со мной по саду, Гаррик, и посоветовать, где посадить протеи, которые он принес со Столовой горы. Вы ведь тоже опытный ботаник. Не хотите присоединиться к нам?

— Как я уже предупредил вас, моя дорогая Руфь, — сказал Ян Сматс своим негромким, но властным голосом, — я не слишком рассчитываю, что они примутся.

— Разве что рядом с лавандой, если мы найдем подходящее прохладное и сухое место, — вставил Гаррик, и сразу началось оживленное обсуждение, вызванное Руфью так искусно, словно она вообще не вмешивалась.

* * *

Шон остановился на пороге своего кабинета и долгим любовным взглядом обвел комнату. В это святилище он неизменно входил с большим удовольствием.

Стеклянная дверь открывалась на клумбы с цветами и дымчатые струи фонтанов, но толстые стены сохраняли в этой комнате прохладу даже в жаркий летний полдень.

Шон подошел к столу, темному, полированному, массивному, который блестел даже в полутьме, и сел во вращающееся кресло, чувствуя, как растягивается под его тяжестью кожа обивки.

Сегодняшняя почта была аккуратно сложена на серебряном подносе справа, и при виде этой стопки он вздохнул. Хотя старший клерк в его городской конторе тщательно отбирал почту, генерала ждало не меньше ста конвертов.

Он оттягивал момент, чуть поворачивая кресло и разглядывая кабинет. Трудно поверить, что он создан и обставлен женщиной. Эта женщина должна очень любить и хорошо знать мужа, чтобы предугадывать малейшие его желания и капризы.

Большинство книг переплетено в зеленую кожу, на корешках оттиснут золотой лист с гербом Шона. Исключение составляют три высоких, до потолка, стеллажа, на которых расставлены первые издания книг об Африке. Книгопродавец в Лондоне и еще один в Амстердаме получили от Шона карт-бланш на поиск этих сокровищ. Здесь были первые издания с автографами Стенли, Ливингстона, Корнуоллиса Харриса, Берчелла, Мунро и почти всех других африканских путешественников и охотников, когда-либо написавших и опубликовавших книги.

На темных панелях стен между полками — множество картин ранних африканских художников; работы Бейнса сверкают, как драгоценности, яркими красками, поражая наивным, почти детским изображением животных и пейзажей. Одна из этих картин помещена в раму из родезийского красного дерева с выгравированной надписью «Моему другу Дэвиду Ливингстону от Томаса Бейнса». Такие связи с историей и прошлым всегда согревали душу Шона, доставляли ему удовольствие, и он отдыхал, любуясь ими.

Глубокий ковер глушил шаги, но Шона предупредил о появлении жены легкий аромат духов, и он обернулся. Она стояла за креслом, все еще по-девичьи стройная и прямая.

— Я думал, ты пошла с Гарри и Яном.

Руфь снова улыбнулась; она казалась такой же молодой и прекрасной, как и много лет назад, когда они впервые встретились. Прохладный полумрак кабинета скрывал тонкие морщинки в углах ее глаз и на шее, свет блестел на серебряных прядях в ее темных волосах, забранных назад и перехваченных на шее лентой.

— Они меня ждут, но я улизнула на минутку, убедиться, что у тебя есть все необходимое.

Она улыбнулась ему, выбрала сигару из серебряного хьюмидора и начала готовить ее.

— Мне понадобится час или два, — ответил он, взглянув на груду почты.

— Честно говоря, тебе нужен помощник.

Она тщательно обрезала сигару. Он хмыкнул.

— Невозможно доверять нынешним молодым людям.

Она легко рассмеялась и вставила сигару ему в губы.

— Ты говоришь как древний пророк. — Она зажгла спичку и подождала, пока прогорит сера, прежде чем поднести огонь к сигаре. — Недоверие к молодежи — признак старости.

— Пока ты со мной, я буду вечно молод, — ответил он, все еще смущаясь после стольких лет, когда говорил ей комплименты, и Руфь почувствовала, как сжимается ее сердце: она знала, каких усилий ему это стоило.

Руфь наклонилась и поцеловала мужа в щеку. С силой и стремительностью, которые по-прежнему поражали ее, мускулистая рука обняла Руфь за талию, и Шон усадил ее к себе на колени.

— Знаешь, что бывает с современными барышнями?

Он улыбнулся, и его глаза злорадно сощурились.

— Шон! — возразила она с деланным ужасом. — Слуги! Гости!

Она вырвалась из его объятий, чувствуя на губах тепло и влагу поцелуя, щекотку усов, вкус сигары, и торопливо поправила платье и волосы.

— Какая я дура! — Она печально покачала головой. — Всегда так тебе доверяю.

И они улыбнулись друг другу, на мгновение забывшись в своей любви.

— Гости! — вдруг вспомнила она и прижала руку ко рту. — Можно я накрою чай в четыре? Мы будем пить его у озера. Сегодня прекрасный день.

Когда она ушла, Шон еще целую минуту смотрел ей вслед через пустые двери, выходящие в сад.

Потом вздохнул, довольный, и пододвинул к себе поднос с почтой.

Работал он быстро, но внимательно, писал карандашом на каждом письме инструкции и подписывал их буквой «Ш». «Нет, — решил он, — так недостаточно вежливо. Лучше „Ш. К.“».

«Пришлите мне данные о продажах за прошлый год и задержите отправление корабля до получения банковской гарантии. Ш. К.».

«Почему это прислали мне? Направьте Барнсу. Ш. К.».

«Согласен. Ш. К.».

«Аткинсону для замечаний, пожалуйста. Ш. К.». Темы писем были так же разнообразны, как и их авторы: писатели, финансисты, политики, просители, старые друзья, искатели удачи, нищие — здесь были все.

Он посмотрел на запечатанный конверт, не сразу узнав