женская настойчивость, представавшая неоспоримые доводы в яркой форме, поколебала предубежденность Вельзевула в отношении Сары. Он уже не сопротивлялся мысли, что она может увлечь его. Тому два месяца Сара проклинала свою жизнь и была накануне того, чтобы утопиться, но ей повезло, она встретила дьявола. Благодарность ее была безмерной, в ее готовности принадлежать ему он видел знаки рабской преданности, и в ответном чувстве к ней, которое он тщательно вуалировал, таилась некая побудительная сила. Одно только раздражало Вельзевула — ее навязчивость. Он думал, что привел в свой дом добродетельную женщину, которая покажет себя настоящим другом. Но вместо этого, всякий раз, когда Сара пыталась соблазнить его, он задавался вопросом: «Как могла скромная фригидная женщина стать такой навязчивой?» Надо отдать ему должное, он по возможности щадил ее самолюбие. Со своей стороны Сара полагала, что гостя в доме Вельзевула, она, в виду своего особого положения, может составить лучшее общество. Эта мысль оставалась в силе и тогда, когда она стала волочиться за ним. Своим поведением Вельзевул, сам того не желая, давал ей надежду, ведь в его бесконечной жизни были женщины, которым удалось тронуть его сердце. Есть ли шанс у молодой, умой и привлекательной женщины, какой была Сара? Ах, если бы она знала, что он чувствует к ней! Не мог он поставить платоническую любовь выше чувственной любви! Существо, которое все познало, вряд ли будет идеалистом, испытывающим отвращение к распутству. Трудно поверить, что человек во плоти ищет счастья вне любовных утех. Разве восторг любви менее способен одухотворить жизнь изысканного человека, чем, допустим, великая музыка? Разве большая река несет воду только по одному руслу? Самое замечательное, что история с Библией не имела серьезных последствий, во всяком случае, для Сары, но показала на что она способна. Какой совет можно дать женщине, которая сама того не желая довела дело до того, что у мужчины, за которым она волочилась, возникло предубеждение против нее? И вообще, что можно сказать женщине одержимой дьяволом? Или лучше сказать преследование обратилось для нее в сексуальную одержимость.

Как-то вечером, убрав со стола, Сара пришла в гостиную, где Вельзевул, удобно расположившись на диване, лежал в роскошном полумраке богато обставленной комнаты. Она села рядом в глубокое кресло, так чтобы видеть его и минуту-другую делила с ним молчание в большой грусти. Наконец, чтобы привлечь к себе внимание, она шумно вздохнула, закинула руки за голову и устремила на Вельзевула многозначительный взгляд. Он краем глаза взглянул на нее и отвернулся.

— Ты что так и будешь молчать? — сказала она, обеспокоенная тем, что он с ней больше не разговаривает.

— Ты же знаешь, когда я смотрю в потолок, я думаю.

— Я знаю о чем, — проговорила Сара тоном, который, как и взгляд, выражал недовольство. — Ты как паук, сидишь и ждешь, когда в недобрый для себя час я объявлю о своем последнем желании.

На этот раз Вельзевул благоразумно воздержался от возражения. Спорить с обиженной женщиной все равно, что бить себя по голове.

— Удивительно хорошо мы проводим время вместе, — только и сказал он.

— Ты находишь? Почему ты можешь исполнить только три желания?

— Такова традиция.

— В твоей власти изменить ее. Сделай для меня исключение, пусть в запасе у меня будет не одно, а два желания. Я медлю с последним только потому, что оно последнее.

— Хорошо. Но я поставлю тебе условие. Если угадаешь на какой руке не хватало пальца у Джека Чейса, к последнему желанию прибавиться еще одно.

— Кто такой Джек Чейси?

— Это тебе предстоит узнать самой.

— А нельзя обойтись без условия? Давай лучше бросим кости. Избавь меня от этого Чейси!

— Ты торгуешься с дьяволом?

— Почему нет.

— Как мог я сомневаться в женщине! Чего ради ты тянешь время? Рано или поздно, но тебе придется вернуться домой.

— Я знаю. Подумать только! Я молодой вернусь домой, туда, где я готовила себе печальную старость!

— Ты помолодела раньше, чем состарилась, — улыбаясь сказал Вельзевул.

— Решила, когда вернусь, ни во что не буду вмешиваться. Я заведу такие порядки, которые сочту нужными. Они это не одобрят. Чем больше я думаю о брате и его жене, тем сильнее становится моя уверенность в том, что отныне я им ничего не прощу. Рассказывать тебе какие они не буду, ты и так уже знаешь, на что они способны.

— Может ты зря ополчилась против них. Как-никак они заставили тебя чувствовать, переживать, дали пищу для обиды и насмешки.

— Зачем мне все это?

— Чтобы ты, которая тяготилась жизнью пустой и тусклой, могла обрести себя в борьбе.

— Бороться ради чего?

— Разве ты не понимаешь? Ради возможности вести новую жизнь! Я изощрил свой ум в бесплодных размышлениях, поэтому скажу литературными словами: «Я завидую вашим страданиям, вы, по крайней мере, живете». Моя душа — вместилище многих существований. Я устал от вечной жизни.

— А знаешь, что я говорю, когда молюсь? Часто я говорю: «храни меня Боже от жизни бедной и короткой!» Думаешь я могу утешиться мыслью, что моя жизнь будет длиться каких-нибудь семьдесят лет!

Вельзевул не нашелся, что сказать. Он слушал рассеяно, внимая лишь звуку ее голоса. В молчании прошла минута, другая. Затем, не глядя на Вельзевула, Сара сказала:

— Человек делает много ошибок, часто заблуждается, но не потому, что он глуп и безнадежен, а потому, что жизнь его слишком коротка, чтобы он мог запастись большим жизненным опытом.

— Слушай Бетховена. Его музыка помогает постичь бесконечное.

— Ты бессердечная сволочь!

— Именно это прежде всего и делает меня достойным своей славы.

— Как можно — жить и не любить!

— Я все время занят делами, мне не хватает время на себя.

— Может, ты чересчур велик, чтобы унизиться до какой-то женщины? Мы вроде бы живем вместе в добром согласии, но я чувствую себя одинокой с тобой. Я только и думаю, чтобы такое еще для тебя сделать. Ради тебя я себя тут утруждаю!

— А, вот как? Поверь, я ценю твое старание.

— Ты уязвил меня в моих лучших чувствах! Мне двадцать пять, я молодая женщина. Ты помнишь себя в двадцать пять?

— Не могу вспомнить, каким я был тогда. Мне никогда не было двадцать пять. Я, как сама видишь, чувствую себя тоже очень одиноким.

— О, Вилли! Мы можем так много дать друг другу! Откройся мне, будь нежен со мной. Я еще не готова принести себя в жертву твоему величаю, пока я наслаждаюсь счастьем быть с тобой и ломаю голову над тем, каким волшебством это достигнуто.

Оторопев, Вельзевул поднял на нее