Лоры одеты все были, что называется, для официоза. В качестве кого затесалась Лора в эту среду, явно остепенённую научными званиями, — знать о том Ксении ничуть не хотелось. Может, младшим заместителем младшего помощника младшего научного консультанта по теме полевых бабочек и прочих вредительниц ценных полевых культур…

Развеселив себя, Ксения выискивала глазами Ксена, а он где-то застрял в самом помещении. Там и состоялась недавно встреча с неким отнюдь не третьестепенным светилом, связанным с теми же самыми разработками, во что был погружён и Ксен. Он детишкам не преподавал, а тут оказался лишь затем, чтобы обсудить свои мысли и прозрения с коллегами по исследовательскому цеху. И поскольку пришлось ожидать того, кого и видеть-то порой было скучновато, Ксения опять занялась изучением Лоры, благо та её так и не выделила из окружающего фона.

Лицо Лоры, не знай её Ксения, выглядело значимо-важным, когда она тоже что-то там обсуждала с солидным дяденькой, но похоже, дачная небрежность её облика сбивала того со значимой мысли. В голове Лоры, в строю её нейронов точно царил бессрочный отгул. Время шло, а Лора? Не старела, это да! Она и к взрослению ещё не приступала. Ясное чело выражало девическую безмятежность сознания, а если грубее, то Лора казалась тою, кем всегда и была — озабоченной самкой. Привлекательной, раскованной, пёстрой дурой. Первое впечатление у всякого, кто её замечал, никогда не оказывалось обманным.

Уходящее лето измучило всех избыточным зноем, чрезмерной сухостью, и никто уже не сожалел о его уходе, устав от жёсткого излучения солнца даже в северных широтах. Все радовались пасмурному прохладному дню и не спешили расходиться. Светлая чёлка Лоры задиралась вверх от ветра, ровные гладкие ноги пылили по дорожной плитке, так знакомо и чуть-чуть косолапя ступнями. Сколько издевательств заглазно от своих завистниц-соперниц получала Лора за свой еле-еле заметный изъян. А у несомненной, иконописной по виду и грешной по сути красоты её были и завистницы, как и соперницы. И только раненное самолюбие Ксении отрицало за Лорой её достоинства, а теперь всё отболело, и взор прояснился. Рудольфу было за что зацепиться. Лора всегда ходила под высоким внутренним напряжением, искрила и обжигала собою с первого взгляда.

Дядя всё никак не мог оторваться от стройной коллеги, маскируя своё удовольствие от общения с нею тем, что делал вид глубокой заинтересованности её столь значимыми замечаниями, бывшими, конечно же, никчемными и ничтожными, о чём бы они ни были. Никакая значимость, а уж тем более интеллектуальная глубина и рядом не стояли с Лорой. Ксения щурила глаза от поднятой налетевшим вихрем мелкодисперсной пыли, морщила нос, желая вычихнуть из себя такую же поднятую в душе пыль былых обид. А ветер, — он, казалось, примчался сюда из тех самых древних степных пространств, из того самого дня прощания с Рудольфом… И ей стало нестерпимо больно. Белая пыль, горькая соль, казалось, подняты были со дна иссушенной души. Зашелестели горькие полынные травы, заголосили неведомые птицы, словно бы прилетевшие из недобрых инопланетных далей…

— Мерзавка! — шелестела она сухими губами себе же под нос, хватая воспоминания за хвост, как птицу, чтобы придушить немедленно. — Не простила я тебя и не прощу! И где он там в тебе остался, весь такой супер ценный и незаменимый? Не помнишь ты ничего! Ни единой молекулы памяти о нём нет в тебе, мадонна «секстинская» …

Тут и юный красавец, лёгок на помине, подлетел к Лоре. Видимо, отслеживал, ждал. Играли, переливались бабочки на тонком и трепещущем подоле женщины, перешагнувшей тридцатилетний рубеж, за которым обычно оставляют детские мотыльковые порхания, но у неуёмной Лоры не было возраста. Если бы Ксения не знала доподлинно о дальнейшей судьбе Лоры всего, или почти всего, то она решила бы, что младшая сестра Лоры гуляет с однокашником.

— Ой, — вскрикнула вдруг Лора, — босоножки-то я оставила на пляже!

И мальчик как крылатый бог Гермес помчался на пляж. Крыльев у него, понятно, не наблюдалось. Длинные и стройные ноги смотрелись, как у идеального, лёгкого и скользящего куда-то Гермеса. Он был в шортах.

Ксения долго смотрела вслед уходящей Лоре, когда опять встретила её возле учебных корпусов. Нейроны встали опять в боевой строй, босоножки оказались на месте, на девически стройных ногах «соломенной вдовы». Хотя почему и вдовы? Если она по донесениям Вики опять мужнина жена. А это была её кодовая кличка в базе данных Ксении. Повторяющиеся раз за разом встречи означали, что линии их жизней опять схлестнулись. Желалось бы, чтобы на краткий лишь миг. Чтобы без узлов обошлось. Чтобы на всю оставшуюся жизнь она сгинула бы, — в блаженстве ли найденного счастья, в горестях ли очередных потерь, не имело значения. Лишь бы уже не всплывала никогда. Как и для того, чтобы изжить из сердца несчастную любовь, не хватает порой и всей жизни, так и для ненависти так. Эта длинноволосая тварь заставила её проглотить когда-то камень, и он так и остался в ней, провалился на дно души, не переваренный никакими живыми ферментами, не унесённый потоками времени куда-либо вовне, не растворимый, Он опять заворочался, причиняя боль, вызывая желание мести. Месть как хирургическая операция лишь и избавляет душу от впихнутых туда камней.

На ловца и зверь бежит

В один из дней Лора сама подсела к ней за столик, — Тут отличный кофе.

Ксения пренебрежительно надула губы, как бы давая понять, что не хочет делить столик ни с кем, но злорадно приготовилась к акту мести, — Холодно тут. И сыростью осенней всё пропитано.

— Зато кофе всегда горячий и натуральный.

Ксения осмотрелась вокруг, говоря без слов, — свободных мест достаточно, чего тебе надо здесь? А на самом деле скрывая готовность напасть на не прощаемого врага. Ведь искусать можно и словами.

Лора помешала ложечкой взбитую пенку, пролив кофе в бирюзовое блюдечко, — Погода великолепная, даже море не остыло, — произнесла она таким тоном, словно они вместе вкушают кофе в том самом студенческом кафетерии, куда иногда забредал и Венд. Будто на этот раз он не пришёл, а они зашли, как и привыкли сюда приходить изо дня в день, в свободные промежутки между лекциями, и теперь, и вчера…

Поэтому Лора и сказала без радости, но и без того, чтобы напрягать память, — Блюдечки и чашечки такие же бирюзовые, как и у нас были, да? — выходит, они думали об одном и том же. — Только тут рисунок белой чайки сбоку, а те без всякого рисунка были… — и она вдруг в непостижимом забытьи обернулась назад, где и находился вход в