ДИЕГО

Чика не просто врет мне. Она недоговаривает. Обесценивает мою способность защитить ее и делает из меня какого-то долбоеба.

Пока она со мной, пока она — моя купленная игрушка, я буду оберегать ее от всего мира.

Я знаю, что очень ревнив, и терпеть не могу, когда мои вещи или люди ломаются.

Ломать имею право только я.

А сейчас я делаю все, чтобы чика думала о сексе. Я сам о нем думаю, только не так, как ангелок предполагает.

Она меня недооценивает, и в этом ее серьезная ошибка.

Один приятель научил меня технике, как по-умному возбудить женщину. Причем как раз такую горячую штучку, которая слишком сильно контролирует свое тело.

В танце она позволяет себе все, но как доходит до постели, зажимается.

Ее давит чувство вины за удовольствие или еще какие предрассудки.

Эта техника сбивает зажимы. В самом прямом смысле.

Вчера я был мертвецки пьян, и лучшее, что мог — привязать чику и зализать ее.

Это слишком мягко.

А тут даже наручники не нужны.

В душевой мне становится яснее некуда, что чика меня боится. Что она готова чуть ли не упасть на колени и плакать, лишь бы я ее отпустил.

Нет, сучка. Не так просто.

Я не хочу, чтобы ты запомнила меня уродом, который только причиняет боль.

Я люблю ломать девок, но совсем не так, как ты считаешь.

Похрен. Я слишком возбуждаюсь, лаская тебя. Твое тело — высший сорт.

Лучшее, блять, из тех, что попадались мне в руки.

Мягкая, нежная кожа, которую еще не испортила грубая работа. Умопомрачительные тяжелые, но пока упругие сиськи. Пиздец тонкая талия. А какая у тебя задница… Ее просто не хочется отпускать.

Я и не отпускаю. Намыливаю и смываю мыло.

Ангелок вся дрожит. Я говорю ей вытереться насухо, а пока моюсь сам.

В этой технике главное не только правильно возбудить бабу, но и сохранять контроль, когда она начинает по тебе елозить.

А иначе так себе наказание.

Неудовлетворенность — страшная штука. Когда вся пизда горит, а гордость не позволяет умолять мужика, это жестоко, чика. Это хуже, чем побои.

Но ты сама напросилась.

А пока она старательно на меня не смотрит. В другой момент меня бы позабавило, что можно настолько трястись от одного моего вида. Но только не сейчас.

Это начинает раздражать.

— Снимай полотенце и иди в комнату, чика. Подожди меня там.

В номере нет ножей, нет книг и вообще ничего нет, чем можно в меня бросить.

Я закончу через пару минут, зато приятнее будет, если сейчас Анхела перестанет тут отсвечивать.

Я даже больше на нее не злюсь. Эти круглые от ужаса глаза — непередаваемо.

Анхела Рубио должна знать свое место. Разве я многого прошу?

Всего лишь немного благодарности и нежности на ночь.

* * *

Когда я выхожу из душа, чика сидит на кровати.

И — надо же! — не в одеяле. Это напрягает.

Ангелочек, не вздумай ломаться раньше времени. Ты казалась мне более сильной.

— Ты меня снова изнасилуешь? — вопрос такой тихий, как будто и не она спрашивает, а мысли у меня в голове проносятся.

— Если попросишь — да. Я безумно тебя хочу, как видишь.

Она замолкает и отворачивается. Не верит, что пока не трону.

А мне на мгновение как ножом по сердцу. Эта сучка мне не верит, как и Клара не верила. Что найдем лекарство, найдем лучших врачей и вылечим ее.

Я резко чувствую себя каким-то гондоном, но гашу это тупое чувство.

Анхела Рубио вообще меня не видит и не знает. Не чувствует.

Нельзя упрекать ее в том, в чем я мысленно упрекал Клару.

Потому я быстро подхожу к постели и, не успевает ангелок пискнуть, как переворачиваю ее на живот.

— Лежи тихо и не зли меня.

А затем наношу первый удар ладонью по восхитительной заднице.

Не прям больно, но чувствительно. С правильным замахом и по нужной точке.

Это наказание, чика, но только первая его часть. Скоро ты начнешь ерзать и умолять меня. А если не начнешь, твое тело попросит за тебя.

Ангелок вздрагивает, а потом резко дергается. Боль искрами рассыпается по ее нервам, превращаясь в удовольствие.

Давай, маленькая, покажи мне себя.

Я сгораю от любопытства и напряжения, но остаюсь предельно собранным. Эта техника сродни медитации.

Ударишь не туда, сильнее или слабее — будет только боль, которая может убить наслаждение.

Я практиковался на разных девках, пока не достиг совершенства, но так сложно мне еще никогда не было. Девки не возбуждали меня настолько, как Анхела Рубио.

Потому что этот строптивый ангелок натурально течет.

Я знаю, что у нее повышенная чувственность. Это видно буквально по всему.

Но видеть, как одеяло под ней намокает — непередаваемо.

У меня стоит так, что больно прикоснуться.

И нельзя. И потому, блять, что чика испугается. И поскольку это наказание за ложь, а не изысканный способ ее удовлетворить.

Хотя я знаю массу таких способов. Если все пойдет по плану, в чем я с этой девицей сомневаюсь, я попробую большинство из них.

Достаточно десяти-пятнадцати точных шлепков. Я не прошу чику считать, как в дешевом порно.

Я молча считаю сам и смотрю на реакцию ее тела.

Некоторые девки просто лежали и текли. Им было хорошо, зато мне не очень интересно. Я хочу видеть страсть и хочу чувствовать ее.

Чика мне это дает.

Мало того, что она сразу от меня отворачивается, чтобы я не видел ее затуманившиеся глаза и прикушенную губку, так она еще и не может лежать спокойно.

Это мелкая, почти незаметная дрожь. Непроизвольное трение об ткань — а ее соски стали очень чувствительными — и почти инстинктивное желание подставиться под ласку.

Больше всего на свете ей сейчас хочется развести ноги и позволить мне все.

Если она так сделает, я исполню любые ее желания. Потому что, мать вашу, я не железный.

Иногда я просил девок подробно описывать ощущения в процессе. Они так смущались, что кончали чисто от слов.

Тогда я доводил их опять, пока не изучил все.

Я не мог объяснить себе, зачем это делаю. Ведь Клара умерла, а я не достоин счастья.