теперь происходит во внешнем мире. В БП она была осведомлена лучше всех в стране – за исключением разве что правительства. А когда живешь в обитом войлоком незнании… Усилием воли Бетт остановилась и выпрямилась. Только сумасшедшие раскачиваются взад-вперед. А она не сумасшедшая.

Пока еще.

– Мисс Лидделл… – Медсестра рывком подняла Бетт на ноги, словно мешок. Доктора уже удалились, и мед из ее голоса исчез: – Марш на улицу, ленивая стерва!

Вот это Бетт ненавидела здесь больше всего: кто угодно мог ее трогать когда только захочет. Она никогда не любила прикосновений, которых не позволила сама, а тут день за днем ее преследовали чьи-то руки: они оказывались на локтях, чтобы куда-то ее вести, на челюстях, чтобы насильно раскрыть ей рот, и все они трогали ее, трогали, трогали. Ее тело больше ей не принадлежало. Но она вышла в сад, так как знала, что иначе ее туда потащат волоком.

– От этой Лидделл у меня мороз по коже, – пробормотала час спустя та же медсестра, деля одну сигарету на двоих с товаркой в розовом саду. – Взгляд вроде пустой, но такое чувство, что она обдумывает, как бы искромсать меня на кусочки.

«Так и есть», – подумала услышавшая ее слова Бетт, гуляя среди роз с отрешенным выражением лица.

– Какая разница, о чем они думают, покуда ведут себя тихо? – пожала плечами вторая. – По крайней мере, к нам не везут буйных, как в Броудвелл или Рэмптон. Здесь они смирные.

– Что есть, то есть. Смирные. – Первая медсестра протянула руку с горящей сигаретой к женщине с лишенным всякого выражения взглядом, которую вывезли в сад в инвалидной коляске, и стряхнула ей на запястье сигаретный пепел. Та не отреагировала, и медсестры захихикали.

«Терпи». Когда медсестры ушли, Бетт нагнулась, подняла с земли наполовину выкуренную сигарету и жадно затянулась. «Просто терпи».

Она вышла из розария и медленно прошла к высокой внешней стене, очищенной изнутри от деревьев, кустов и всего, что могло помочь выбраться из этого ада. Каждый час тройка мускулистых санитаров обходила стену по периметру, высматривая, не перекинуты ли через нее связанные простыни или другие импровизированные веревки. Правда, глядели они не то чтобы очень пристально, поскольку с последней попытки к побегу в их учреждении прошли годы. «Следующей буду я, – подумала Бетт. – А потом я доберусь до человека, который запер меня здесь».

Прошло три с половиной года, а она все еще не была полностью уверена, что знает, кто это. Так она и написала бывшим подругам в своей зашифрованной записке:

Озла и Маб,

в Блетчли-Парке был предатель, который во время войны сбывал информацию.

Я не знаю, кто именно, но знаю, что он (или она) сделал. Я нашла доказательства, что это некто из моего отдела, – но кто бы это ни был, он устроил, чтобы меня посадили под замок прежде, чем я успела об этом доложить.

Пусть вы меня и ненавидите, но вы давали ту же клятву, что и я: защищать БП и Британию. Эта клятва значит больше любой из нас. Вытащите меня из психбольницы и помогите поймать предателя.

Вытащите меня отсюда.

Вы передо мной в долгу.

– А ну все в помещение, быстро! Хватит гулять! – нетерпеливо закричала в сад все та же медсестра с жестоким лицом. – Шевелись, когда я с тобой разговариваю, Лидделл. – И она походя больно ущипнула Бетт за предплечье.

Бетт впечатала кончик дымящегося окурка, спрятанного в горсти, в руку медсестры:

– Меня. Зовут. Не так.

Двое санитаров втащили ее в камеру. Ее щеки горели от пощечин. Бетт сопротивлялась как могла, царапалась и плевалась, когда ее запихивали в смирительную рубашку. Она старалась не высовываться, правда старалась, но иногда было просто невозможно удержаться. Укол иглы; она зарычала, ощутив, как в вены вползает дым, а саму ее поднимают на койку, как сноп соломы. Разъяренная медсестра дождалась, пока ушли остальные, чтобы плюнуть Бетт в лицо. Бетт знала – плевок засохнет и его примут за ее собственные слюни.

– Можешь лежать в этой простыне, пока не обоссышься, мерзавка, – прошипела на прощанье медсестра. – А потом полежишь в ней еще.

«Катись к черту, злыдня накрахмаленная», – попыталась сказать Бетт, но зашлась в мучительном кашле, а когда кашель прекратился, она уже осталась одна. Одна, в смирительной рубашке, по уши накачанная наркотиками, с одной только темой для размышлений: предатель из Блетчли-Парка.

К этому времени Маб и Озла наверняка уже получили ее письма, вяло, как в тумане, подумала Бетт. Вопрос вот в чем: не отметут ли они ее обвинение как параноидальный бред сумасшедшей?

Или все-таки поверят в невероятное? Поверят, что в Блетчли-Парке работал предатель, который передавал сведения врагу?

Шесть лет назад. Март 1941 года

БЛЕЯНЬЕ БЛЕТЧЛИ

НОВАЯ ЕЖЕНЕДЕЛЬНАЯ ГАЗЕТА БП:

ВСЁ, ЧТО НАМ ЗНАТЬ НИ К ЧЕМУ!

Март 1941 года

Редакция «Блеянья Блетчли» узнала из надежного источника, будто в ночную смену неизвестный шутник намазал кресло капитана Деннистона клубничным джемом.

Только зря джем извели, считает ББ!

В этом месяце Безумные Шляпники обсуждают «Великого Гэтсби». Очередь принести цилиндр выпала Джайлзу Талботу – поясняем для непросвещенных, которые не имели счастья лицезреть сие чудовищное сооружение, что речь о шляпе трубой еще диккенсовских времен, украшенной искусственными цветами, старинными медалями с англо-бурской войны, перьями со скачек в Аскоте и т. п. Цилиндр водружается в наказание на голову любого Безумного Шляпника, который предлагает Principia Mathematica[36] в качестве книги для обсуждения (да, речь о тебе, Гарри Зарб), начинает каждое предложение с «Извините…» (угу, Бетт Финч!) или еще каким-либо образом наводит скуку на наши Чаепития.

Редакция не ожидает, что шляпы трубой в ближайшее время появятся на страницах «Вог»…

Кстати, о модных тенденциях. Лондон продолжает щеголять в своем излюбленном наряде 1941 года – классическое сочетание разрушенных зданий и воронок от бомб с ноткой духов «О де Мессершмитт» и лихим дымовым шлейфом. Бомбите сколько угодно, фрицы, – спецы и дебютантки из БП будут по-прежнему стекаться в Лондон в свободные вечера и дерзко отплясывать на руинах. Как-никак идет война, а завтра нас может не быть на свете!

Аноним

Глава 15

Озла ползла по полу, и капавшая со лба кровь застилала ей глаза.

«Дейзи Бьюкенен – одна из тех девушек, которые только прикидываются хрупкими, – заявляет Маб, – а на самом деле выносливы как лошади». – «А мне ее немного жалко, – вмешивается Бетт. – Извини, я не хотела…» – «Бетт снова сказала “извини”!» Безумные Шляпники хохочут и кидают Бетт несуразно украшенную