Г о р а. Ерунда. Это же так легко обойти!

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Но я же должен был ему указать… Эх, шляпа. Ай, как некрасиво…

Г о р а. А ты ему не подсказывай. Я это место подчеркну, и пусть подумает.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Да, конечно, конечно…

Вошла  В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Вот так всегда. Когда нужно, Федора Федоровича нет. И опять, конечно, до вечера. И извольте теперь все расхлебывать.

Г о р а. Василиса Федоровна, мне богатым быть. Вы меня не узнаете.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а (не поднимая головы). Не обольщайся, Боря. Я своих питомцев из тысячи узнаю. Вот в прошлую пятницу в поликлинике идет навстречу… ну, слон!.. Не преувеличивая — в дверь не пройдет. Подзываю: «Нина Емельянова!..» Она в слезы: «Ой, Василиса Федоровна, значит, меня еще можно узнать…» А я про себя думаю: «Да-а, можно…» Ты помнишь Нину Емельянову?

Г о р а. Нет.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. На два года старше тебя. Кончала с Лидой Соловейко, с Рубиком Петросяном… Тоненькая была, как прутик… Да, вот так.

Г о р а. У вас что-то случилось?

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. У нас каждый день что-нибудь случается, Боря. У нас дня не проходит, чтоб что-нибудь не случилось. (Она поправила сзади гребень.) Я вызвала тебя вот по какому поводу. У школы к тебе претензия.

Г о р а. Ко мне?

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Весьма странно ведешь себя с сыном. Неразумно, Борис… И не пожимай плечами. Я же помню, в каких случаях ты пожимаешь плечами. В отношениях с сыном ты совершенно не учитываешь ни возраста мальчика, ни особенностей его характера.

Г о р а. Неясно, Василиса Федоровна.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Поясню. Ну к чему, например, зная, какое место в системе воспитания, в процессе формирования духовного облика учащихся нашей школы занимает личность Сергея Мукасеева, посвящать сына в какие-то сомнительные детали его поведения в давние, довоенные годы? Ты думаешь, ты был намного лучше?

Г о р а. Это риторический вопрос или вы меня по существу спрашиваете?

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Серьезней, Борис. То, что я говорю, отнюдь не смешно. Ну зачем ты ему рассказывал о каких-то голубях?

Г о р а. Это как Мукасеев взломал голубятню у Володьки Лаптева из дома шестнадцать?

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Не более чем мальчишеская шалость. Кстати, это оказались его голуби.

Г о р а. Не совсем. Гоняли они вчетвером: он, Володька Лаптев и братья Кондаковы — Карла и Трясун, помните?.. А продал он один.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. И правильно сделал. Он хотел разом покончить с этим безобразием.

Г о р а (с укоризной). Василиса Федоровна…

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Ты что, Борис, прикидываешься наивным или действительно ничего не понимаешь? Ну разве существенно это копеечное выяснение — было или не было?..

Г о р а. Ну это уж как-то противно всему, чему вы меня учили, Василиса Федоровна.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Разрушать романтический идеал, которым окружен в сознании учащихся образ Сергея Мукасеева, — ты бы видел, как встречали его ребята, он на днях приезжал к нам из Боровска, — по меньшей мере безнравственно. Да, да, безнравственно!.. Особенно когда речь идет о таком неуравновешенном и склонном к нигилизму юноше, как твой сын. И не пожимай плечами. Да, да, не будем греха таить — склонном, склонном… Ты можешь закрывать глаза на Волю, но это так.

Г о р а. Нет, Василиса Федоровна, как вам угодно, но это не так. Я вовсе его не идеализирую. Не далее как пять минут назад мы с Аликом… Простите, с Александром Павловичем, как раз об этом говорили.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч (поднял голову). Что?

Г о р а. Вот ты… Как вы считаете, Александр Павлович?

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Насчет чего?

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Нигилист Волик Гора или нет?

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Конечно, нигилист. (И улыбнулся.)

Г о р а. Любим мы навешивать ярлыки.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Да ты что, Борис, спорить сюда пришел? Или ты хочешь знать мнение педагогического коллектива о своем сыне? Если хочешь, изволь выслушать. А споры твои нам не нужны.

Г о р а. Простите, Василиса Федоровна. Волик меня самого очень беспокоит.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Вот с этого и надо было начинать.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Да чего уж тут особенно беспокоиться. Парень как парень. Современный.

Г о р а. Вот это, пожалуй, то самое слово.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Ты знаешь, чем он целыми днями занимается? Кривляется перед зеркалом.

Г о р а. Но ведь к этому можно отнестись и не как к кривлянию, Василиса Федоровна.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Вот видите, родители это поощряют!.. Ну зачем вы ему купили это черное трико в обтяжку? Что он, танцовщик?

Г о р а. Никто ему не покупал. Сам перешил из тренировочных штанов.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Сам?

Г о р а. Мало того, он себе и рубашку сшил. Скроил и сам сшил. Традиционная одежда мимического актера (развел руками).

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Вот-вот… Разговариваешь с ним, а он стоит на месте и такие движения делает, будто ходит. (Показывает.) Я говорю: «Прекрати!» А он, наглец, еще объясняет: «Это непроизвольно. У меня ритм в ногах». Вот на днях, в последний мукасеевский день, у нас, как всегда, концерт. Захожу на сцену, Волик в трико, перед зеркалом. Подхожу. А в зеркале отражается ну что-то нечеловеческое… Вурдалак!.. Лоб, щеки замазаны толченым мелом, нарисовал себе вот такой рот, красный, кровавый, от уха до уха. Брови подведены, как… как… у публичной девки. Ну, поверите, я испытала просто физическое отвращение… И, конечно, запретила ему в таком виде появляться на сцене.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Я видел на репетиции. Ничего страшного. Я бы даже сказал — интересно. Смешной этюд «Космонавт на Луне». А «Трагедия Хиросимы» — это уж просто… Очень выразительно!

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Ах, подальше от этого модернизма!

Г о р а. «Трагедию Хиросимы» он очень долго дома репетировал.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. На это у него времени хватает.

Г о р а. Лучше уж, чем валандаться по улицам. Нет, в «Трагедии Хиросимы» что-то есть.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Я ж говорю: родители это поощряют.

Г о р а. Ну почему родители? Вот ко мне тут приходили товарищи, один венгерский академик и еще кое-кто, так, поверите, были просто в восторге.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Ой, не обольщайся, Боря.

Г о р а. А я не обольщаюсь. Такая комбинация генов. На днях говорит мне: «Папа, показать, как Пушкин писал «Я помню чудное мгновенье»?» — «Ну покажи». Включает проигрыватель — запись Козловского, хватает какое-то гусиное перо — и пошло… И так ловко! Даже, поверите, на Пушкина чем-то стал похож.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Какое перо?

Г о р а. Гусиное. Грязное, ободранное, на помойке, наверно, нашел. Но в его руках оно буквально преобразилось.

Василиса Федоровна многозначительно взглянула на Александра Павловича.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Это когда было?

Г о р а. Позавчера… В субботу.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а (вынула из ящика перо). Это?

Г о р а. Это.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а (встала, подошла к двери и сказала в коридор). Дуся!.. Евдокия Кузьминична!.. Пригласите ко мне Гору из