В башку полковнику втемяшилось, что самые идейно близкие ему истинно русские политики Щербаков и Жданов покинули сей мир не по божественному, а по дьявольскому предначертанию – не своей смертью умерли. Да, им приходилось вкалывать с жутким напряжением сил и переносить страшные нервотрепки. Но Молотову, который был на шесть лет старше Жданова, и Кагановичу, который родился на два года раньше Щербакова, жилось не слаще. Признаков природной или болезнетворной хилости ни у кого из четверых не наблюдалось – каждый из них в составе высшего руководства страны демонстрировал примерно равную высокую работоспособность. Но Щербаков лег в могилу в 44 года, Жданов – в 52, а Молотов и Каганович на стыке сороковых-пятидесятых праздновали очередные дни рождения в полном здравии.

Все четверо политиков пользовались одинаково комфортными курортами и услугами одной и той же привилегированной, доступной только главным персонам власти Кремлевской больницы, где солировали врачи-евреи. Так не по-разному ли они лечили русских националистов Щербакова со Ждановым и мужа еврейки Молотова и еврея Кагановича?

Вопросом этим полковник Щадов сам себя напряг и, как бы между прочим, в рамках общей антисемитской кампании тщился себе самому на него ответить. Версия полковника об избирательном врачебном вредительстве в Кремлёвке была чисто умозрительной. До того, как из крупнейшего учебного и научно-исследовательского центра Москвы – 2-го мединститута имени Сталина не вычистили академика-еврея и пять его соплемеников-профессоров.

В профессорской пятерке фигурировал товарищ Этингер, запомнившийся Щадову в связи с делом Еврейского антифашистского комитета. В офис ЕАК на Кропоткинской улице Этингер регулярно наведывался, читал поступавшие туда иностранные издания, слушал там передачи западных радиостанций и считал себя должным сметь свое суждение иметь по разным аспектам политики Советского государства. Ратовал он и за то, чтоб добиться от правительства передачи Крыма под Еврейскую Республику. Этингера можно было отправлять в тюрьму вместе с покушавшимися на территориальную целостность страны активистами ЕАК. Но, поскольку уволенный из 2-го мединститута профессор частенько приглашался как консультант в Кремлевскую больницу, полковник Щадов притормозил его арест: надо понаблюдать за ним и прослушать его беседы с друзьями-приятелями.

В записанных разговорах Этингера полковник Щадов запал на оброненное профессором-евреем словосочетание: «Щербаков – главный организатор и вдохновитель государственного антисемитизма в СССР». Как любопытно! Секретаря ЦК, руководителя Москвы и Московской области, заместителя Сталина по наркомату обороны, начальника Политуправления армии и Совинформбюро Щербакова профессор Этингер считал творцом бед своих соплеменников, ненавидел его, и он же выдавал рекомендации – как Щербакова лечить?

На допросах в тюрьме на Лубянке Этингер отмел все предъявленные обвинения. Тогда его перевели в Лефортовскую тюрьму, в сырую камеру, куда нагнетался холодный январский воздух. Померзнув, профессор назвал полтора десятка маститых евреев-врачей, которые возглавляли больницы и клиники, кафедры и лаборатории в мединститутах и которые, как и он, заражены были недовольством властью и распространяли клевету на Советское государство. Все разоблаченные в Лефортове поплатились должностями, а кое-то из них – и свободой. Этингер же продолжил сотрудничать со следователями и сознался, что «в силу ненависти к Щербакову задался целью сократить его жизнь путем назначения ему увеличенной или уменьшенной дозировки лекарств».

За признанием Этингера последовал арест заведующей кабинетом диагностики Кремлевской больницы – еврейки Карпай. Она лично снимала электрокардиограммы у Щербакова и Жданова, лично контролировала состояние их пламенных сердец и, поскольку они оба скончались от проблем с сердечно-сосудистой системой, ей предстояло лично объясниться в тюрьме на Лубянке: не по ее ли заведомо ложным диагнозам Щербакова и Жданова уморили неправильным лечением?

Особый интерес полковника Щадова к причинам смерти двух важнейших соратников Сталина не разделял генерал-полковник – министр Госбезопасности Абакумов. В войну сын русского истопника Виктор Абакумов руководил Управлением контрразведки «СМЕРШ» и, как гроза немецких шпионов и диверсантов, состоялся – несмотря на то, что имел не высшее и не среднее, а начальное образование. Должность же главы Министерства госбезопасности требовала политического таланта. А его-то у успешного командира «СМЕРША» не оказалось. Абакумов не разгадал конечной цели антисемитской кампании Сталина и, исходя из своих собственных интересов и представлений о ситуации в стране, сам для себя решил: погромили евреев, приструнили их, и – стоп, машина!

Чтоб замять разработку версии полковника Щадова о врачебном вредительстве, генерал-министр условия содержания в тюрьме разговорившегося Этингера еще более ухудшил, и слабый телом профессор отошел душой к своему еврейскому Богу. Упрямая же Карпай подлог кардиограмм Щербакова и Жданова на себя не брала. Ее допросы министр распорядился приостановить. Тем самым, по сути, распорядился поставить крест на едва начавшемся деле врачей-вредителей.

Узнав о том, полковник Щадов не мог не вспомнить: чуть ранее генерал-полковник Абакумов данной ему властью похоронил дело СДР – Союза борьбы за дело революции. Его составили юноши-детки репрессированных в тридцатые годы начальников-евреев, которые печатали на гектографе листовки, где писали о предательстве Сталиным ленинских принципов диктатуры пролетариата и его заигрывании с религиозно-националистическими настроениями масс. Вели юнцы речи и об организации индивидуального террора против отдельных деятелей Советского государства. Членами СДР были школьники старших классов и студенты начальных курсов. Реальной угрозы власти они, конечно же, не представляли и, когда их Союз раскрыли сотрудники МГБ, министр Абакумов постановил: юнцов морально выпороть, вменить им впредь не баловаться и распустить по домам.

Связав прекращение Абакумовым дела СДР и дела врачей, полковник Щадов стал размышлять: так, гуманизм министра к пылко-реваншистским юношам-евреям не грешно оправдать и простить, от намерения покончить с расследованием вредительства врачей-евреев его можно легко отвадить вызовом к Сталину. Но в нежелании уголовно преследовать евреев в обоих случаях – чем руководствовался Абакумов: проснувшимся в нем, профессиональном убийце, чувством сострадания к жертвам или корыстным расчетом?

Когда в 1944-м советские войска ворвались в венгерскую столицу Будапешт, там, по велению командира «СМЕРША» Абакумова, захватили, перевезли в СССР и отправили туда, куда Макар телят не гонял, дипломата из Швеции Рауля Валленберга, который вытащил из лап фашистов и уберег от погибели тысячи и тысячи евреев. Полковник Щадов об этом знал. Как знал и о том, что на стол бывшего смершевского предводителя Абакумова, заправлявшего теперь Министерством госбезопасности, регулярно попадали донесения резидентов внешней разведки СССР: на деньги еврейских банкиров пресса в разных странах света сотворила из Валленберга кумира, и вся прогрессивная мировая общественность проклинает виновников его исчезновения.

Ну, обмишурился в прошлом нынешний министр МГБ Абакумов; ну, сгреб под горячую руку и сгноил невзначай вхожего к оккупационным немецким властям шведского дипломата Валленберга. Но Сталинто об этом был поставлен в известность? Был. Значит, он бывшего смершевца и действующего своего министра не кинет на растерзание мировой общественности? Не кинет. Но Сталин старше Абакумова почти на тридцать лет. Ему, Абакумову, еще жить и жить, работать и работать. Под кем жить и работать в недалеком будущем? Среди возможных преемников Сталина – есть юдофилы. Станет первым лицом Молотов – воротится из ссылки его жена Полина Семеновна. Хотя ее арест был санкционирован в ЦК, но за методы следствия она от злобы на министра МГБ не избавилась, и ей ничего не стоит заявить: с Валленбергом по своей инициативе расправился Абакумов – и его, в угоду мировому общественному мнению, полезно выдать Швеции как военного преступника. А раз такое не исключено, Абакумову надо себя обезопасить, надо впрок угодить грядущим юдофилам на вершине власти, представив им факты, которые бы доказывали, что именно он, Абакумов, когда только было можно, избавлял евреев от уголовных наказаний.