– Когда лучше выходить? – спросил Роман.

– Вечер, – последовал ответ.

Роман покосился на часы, намекая, что не мешало бы назначить время выхода поточнее.

– Через три часа, – сказал старик.

– Хорошо. Тогда, если вы не возражаете, я отдохну.

Роман прижал ладонь к щеке.

– Там, – указал Чой на перегородку. – Иди там спать.

– Угу.

Роман встал и шагнул за перегородку, раздвинув занавеску из ракушек, нанизанных на нитки.

Увидел опрятную деревянную кроватку, застеленную циновками. В изголовье вместо подушек лежали маленькие плетеные коробочки.

Стены были украшены картинами, написанными лаковыми красками. Птицы, летящие над озером. Рыбак в лодке. Цветы и бабочки.

На самодельном комоде вытянулись в ряд глиняные фигурки слонов. Тут же стоял портативный приемник – единственная уступка времени. Над кроватью висело распятие.

Роман присел на кровать, затем вытянулся во весь рост. Ноги целиком не вместились, пятки повисли в воздухе, но так было даже лучше. А плетеная упругая коробочка приняла его голову нежнее пуховой подушки.

Несмотря на усталость и желание немедленно заснуть, Роман достал телефон и набрал номер Дубинина. Сперва доклад, а потом – все остальное.

– Я на месте, – сказал он, услышав голос куратора.

– Слушай задачу, – отозвался тот.

Роман слушал в течение минуты, затем не выдержал, сел.

– А где я найду столько взрывчатки? – спросил он, когда Дубинин замолчал.

– Я думаю, у нашего друга этого добра сколько угодно.

– Ты думаешь… А как я один все дотащу?

– Он поможет, – невозмутимо сказал Дубинин. – И потом, в пещере два электрогенератора. Значит, там большой запас бензина. Кинешь гранатку, и все дела. Не мне тебя учить.

– Гранатку, – проворчал Роман. – А самому как оттуда выбраться?

Дубинин помолчал.

– Старик просил передать, что это твое самое важное задание. Ты меня понимаешь?

Теперь замолчал Роман. На душе медленно холодело. Что уж тут не понять? Эти слова обозначали одно: умри, но выполни. И тут «умри» – не фигура речи, а самый что ни на есть категорический императив. Идентичный приказу, отданному сегуном своему самураю на вспарывание брюха. И хоть ты с юных лет к этому готов и, можно сказать, только этого и ждешь, но все же необходимость превращения себя, теплого и живого, в искромсанный и обгорелый труп, наводила на душу тоску. Одно дело в атаке, в яростной схватке, когда и смерть эту заметить не успеешь. «Есть упоение в бою…», и все такое. Другое же – осознанно готовить себя на заклание. Это не самоубийство даже, когда жизнь загнала тебя в угол и ты благородно сводишь с нею счеты, а насильственное убиение самого себя, здорового и жадного до этой самой жизни самца, чья неповторимость так ярко украшала мир.

И тем не менее надо.

– Ты меня понял? – спросил Дубинин. – Пока этот профессор жив, нам покоя не жди…

– Понял, – отозвался Роман.

– Хорошо.

Дубинин снова помолчал.

– Сделай это, капитан. Поверь, если бы можно было по-другому, я… Но на другой вариант нет времени. Нас могут опередить, понимаешь? И тогда не миновать катастрофы. То, что было в девяностых, баловство по сравнению с тем, что нас ждет в том случае, если этот чертов агрегат достанется другим. Или хотя бы просто заработает. Мы не выплывем, понимаешь? Поэтому вся надежда на тебя…

– Да сделаю я все, подполковник, – перебил его Роман. – Так шефу и передай. И задание выполню, и вернусь в целости и сохранности. И мы с тобой еще посидим под рюмочку коньяка и послушаем любимые песни.

– Конечно, посидим! – воскликнул с фальшивым энтузиазмом Дубинин. – Я в этом и не сомневаюсь.

– Ну и отлично. Все тогда. Мне через три часа выходить. Я бы соснул, если ты не возражаешь.

Дубинин помолчал.

– Хороший ты мужик, капитан…

– Скажи об этом шефу.

– Он все равно не поверит, – засмеялся Дубинин.

– То-то и оно. Ладно, мне пора. До связи.

– До связи.

Роман посидел на кровати, слушая мерное шелестение дождя по крытой пальмовыми листьями крыше. Затем вышел в комнату.

Ти уже убрала стол и мыла посуду снаружи. Чой сидел на прежнем месте, дымил потихоньку трубочкой. Глаза его были прикрыты, но едва под ногой гостя скрипнула половица, он тут же вопросительно уставился на него.

– Скажи, Чой, у тебя есть оружие? – поинтересовался Роман.

– Много, – лаконично отозвался старик.

– Мне надо гранаты. А лучше – взрывчатка.

– Есть.

– Можно посмотреть?

– Идем.

Последовал рискованный спуск с приставной лесенки, после чего Чой поманил Романа к лесу.

– Идем.

Через минуту Чой раздвинул стену кустов, привычно вошел в их густую сень.

– Идем, Роман, идем, – подбодрил он гостя.

– Иду, – сердито отозвался тот, путаясь в мокрых, с колючками, ветках.

Дождь шел не переставая. Мерная теплая сеянка, как будто кто-то наверху открутил душ и ушел по делам, забыв его выключить.

Старик поднял за стебель один из пышных побегов, отставил, как цветочный горшок, в сторону. Открыл деревянную крышку в земле, указал Роману на черную, затхлую дыру.

– Там.

– Угу, – кивнул Роман.

Он помялся, с отвращением глядя вниз.

– Надо посмотреть…

– Хорошо.

Чой шмыгнул вниз, только мелькнула его видавшая виды кепи. Роман полез следом, нащупывая осторожной ногой что-то наподобие вырытых в земле ступеней.

Старый партизан уже зажег самодельную керосиновую лампу, и Роман увидел просторную землянку, с любовью оборудованную бамбуковыми стеллажами.

И чего только на этих стеллажах не было! Тусклый свет коптилки высветил французский пулемет системы Гочкиса (эхо колониальных войн), американский «М60», советский «ПКСМ». Аккуратными пирамидками стояли винтовки и автоматы, представленные опять-таки в самом широком международном диапазоне, от «МАС» до «М-16». Но, понятно, преобладали вездесущие «калаши», которыми была завалена вся левая сторона землянки. Имелся пяток «РПГ» со стопкой боезарядов к ним. Пистолеты, холодное оружие. Ящики с гранатами. Мины – любого способа действия, взрывчатка. Все в отличном состоянии. Хоть сейчас бери и воюй.

Чой скромно стоял у лестницы, давая возможность гостю оценить труды рук своих. Поскольку не было никаких сомнений, что именно ими была собрана и сохранена эта подземная коллекция.