До сих пор я не могу до конца выработать своего отношения к той ситуации, которая складывалась в связи с болезнями Брежнева, Андропова и Черненко. С позиций врача я честно выполнил свой долг и не нарушил клятву Гиппократа. Но не идет ли врачебный долг в противоречие с долгом гражданина? Конечно, и здесь моя совесть чиста, учитывая, что в конце 70-х годов о состоянии здоровья Брежнева, развале его личности знали не только Андропов, но и Суслов, и Устинов, и Черненко, и Тихонов, и некоторые другие члены руководства…

После состоявшегося разговора с Андроповым я решил, выбрав подходящий момент, еще раз откровенно поговорить с Брежневым. Воспользовавшись моментом, когда Брежнев остался один, о чем мне сообщил Рябенко, искренне помогавший мне все 15 лет, я приехал на дачу. Брежнев был в хорошем состоянии и был удивлен моим неожиданным визитом. Мы поднялись на 3-й этаж, в его неуютный кабинет, которым он пользовался редко. Волнуясь, я начал заранее продуманный разговор о проблемах его здоровья и его будущем.

Понимая, что обычными призывами к соблюдению здорового образа жизни таких людей, как Брежнев, не убедишь, я, памятуя разговор с Андроповым, перенес всю остроту на политическую основу проблемы, обсуждая его возможности сохранять в будущем позиции политического лидера и главы государства, когда его астения, склероз мозговых сосудов, мышечная слабость станут видны не только его друзьям, но и врагам, а самое главное — широким массам. Надо сказать, что Брежнев не отмахнулся от меня, как это бывало раньше. "Ты все преувеличиваешь, — ответил он на мои призывы. — Товарищи ко мне относятся хорошо, и я уверен, что никто из них и в мыслях не держит выступать против меня. Я им нужен. Косыгин хотя и себе на уме, но большой поддержкой в Политбюро не пользуется. Что касается Подгорного, то он мой друг, мы с ним откровенны, и я уверен в его добром отношении ко мне (через 3 года он будет говорить противоположное). Что касается режима, то я постараюсь его выполнять. Если надо, каждый день буду плавать в бассейне. (Только в этом он сдержал слово, и до последних дней его утро начиналось с бассейна, даже в периоды, когда он плохо ходил. Это хоть как-то его поддерживало.) В отношении успокаивающих средств ты подумай с профессорами, что надо сделать, чтобы у меня не появлялась бессонница. Ты зря нападаешь на Н. Она мне помогает и, как говорит, ничего лишнего не дает. А в целом, тебе по-человечески спасибо за заботу обо мне и моем будущем".

Насколько я помню, это была наша последняя обстоятельная и разумная беседа, в которой Брежнев мог критически оценивать и свое состояние, и ситуацию, которая складывалась вокруг него. Действительно, почти год после нашего разговора, до середины 1974 года, он старался держаться и чувствовал себя удовлетворительно".

В высшей степени интересные воспоминания, не правда ли? Нам уже приходилось цитировать многих свидетелей деятельности Андропова и его сотоварищей по Политбюро, но таких откровенных и к тому же выразительных подробностей не приводил никто. Отчасти умалчивали, отчасти не хватило способностей. Как ни покажется кое-кому странным, но "вспоминать" как следует нужно тоже с умом, отделяя важное от неважного. Чазов сумел это превосходно, поэтому к его мемуарам нам придется возвращаться еще не раз.

Теперь о цитированном отрывке. Ну, то, что в верхних кругах правящей власти всегда (или почти всегда) идет осторожная борьба за передел этой власти, плетутся взаимные интриги, это понятно. В этом смысле кремлевская верхушка не составляла никакого исключения, напротив — поскольку законность правопреемствования в Коммунистической партии и в Советском правительстве были довольно условны и в правовом смысле плохо определены, то здесь подобного рода интриги должны быть особенно сильны. Что и наблюдалось во все годы советской истории, даже отчасти при Ленине и Сталине.

Это понятно. Некоторое иное следует пояснить. О Щелокове совсем не зря беспокоился дальновидный и осведомленный Андропов. Он пользовался точными данными, что тот был истинным любимчиком Генерального и пользовался его полным и давним доверием. Щелоков, возглавивший органы МВД еще с 1966 года, платил своему старшему товарищу и покровителю тем же. Соперничество между милиционерами и чекистами шло аж с 1918го, и ничего удивительного в том нет (в Соединенных Штатах соперничают ФБР и ЦРУ и т. п.). Иное дело, что в Советском Союзе ГПУ-КГБ слишком довлели над МВД, это вызывало обиды. Щелоков, человек деятельный и предприимчивый, много сделал для поднятия авторитета милиции и иных своих служб. Например, вскоре после его прихода на руководство МВД зарплата офицеров там была приравнена к Министерству обороны и КГБ, для милиции сшили новую и красивую форму и т. д. Это повысило авторитет Щелокова в МВД и увеличило опасения Андропова.

Ну, "Н.", это, понятное дело, некая дама, очередное и мимолетное увлечение Леонида Ильича. О ней история подробных сведений не сохранила.

Наконец, последнее. Смешно читать в мемуарах прожженного политикана от медицинского ведомства о Гиппократе. Чазов служил только делу партии и особенно ее руководству. Впрочем, повторим, врач он был в высшей степени талантливый, о чем нет спора. Но вспомнил о "клятве Гиппократа" он уже только после запрета КПСС Ельциным. Попробовал бы он заговорить об этом в своей партийной клинике…

Однако продолжим рассказ об августейшей медицине. Под прямой опекой 4-го управления и бдительным надзором "Девятки" находились не только больницы. В их же ведении были огромные санаторно-курортные комплексы в лучших природно-климатических зонах страны. Основные находились в следующих административных регионах СССР: Крымская область, Краснодарский край (район Большого Сочи) и Ставропольский край (Кисловодск — Минеральные Воды). Каждый член высшего руководства имел свой излюбленный район. Брежнев более всего обожал Крым, Андропов, по состоянию здоровья не любивший жару, предпочитал Кавказское предгорье.

Курорты подчиняются обкому КПСС, во главе каждого стоит свой первый. Естественно, что он крайне внимательно интересуется составом своих высокопоставленных отдыхающих. Ясное дело, что лучше всего познакомиться с начальником на отдыхе, расслабиться вместе с ним на охоте, на рыбалочке, в баньке. Все первые секретари почитали своей непременной обязанностью лично встречать и провожать высоких курортников. Теперь-то стало в подробностях известно, что в том проявлялась порой высокая политика. Или нечто вроде.

Как известно, М. Горбачев всю жизнь отличался самым неприкрытым угодничеством перед всеми, кого почитал хоть в чем-то выше себя. Один из его партподчиненных по Ставропольскому краю В. Казначеев недавно поделился любопытными воспоминаниями на этот счет. Как-то (по-видимому, в середине семидесятых годов) Кисловодск посетил Чазов. Угодливый Горбачев ни на минуту не оставлял доктора, всячески стараясь заслужить его благорасположение и дружбу.

Кроме светских бесед и осмотра достопримечательностей велись разговоры об интригах, расстановке сил в ЦК, о Л. Брежневе, о том, кто чем болеет и как лечится. Этот канал информации не был единственным, но он был достаточно достоверным и позволял опровергать или подтверждать данные, полученные из других источников, и, если удастся, выяснить, на какие "клавиши" можно нажать ради достижения тех или иных целей.