работы. Какие — пока не знаю, потому что у нас раньше такого не случалось, но всё бывает в первый раз.

* * *

У дома Совета столпилось несколько женщин и мужчин — офицеров и гражданских — родители мелких хулиганов, посмевших начать устанавливать в анклаве свои порядки. Все ожидали решения Совета анклава. Пряхин был приглашён, как представитель обвиняемых. Безусловно, отвечать за всех — тяжёлая ноша, но полковник понимал всю тяжесть проступка сына и его подручных. Понимал, что мало уделял времени воспитанию и вот результат. Поэтому он просто сидел и слушал выступления офицеров, готовясь к самому худшему. И пути назад нет — все мосты сожжены.

— Товарищи офицеры! — генерал поднялся из-за стола, и вслед за ним встали остальные. — Мы выслушали показания всех свидетелей. Конечно, вина нападавших доказана — об этом и говорить не приходится. Но я считаю, что у каждого виновного в нашем анклаве должен быть шанс на исправление. Прапорщик Ермолаев!

— Я!

— Скажи, Илья, ты и твои подчинённые имеют претензии к Вадиму Пряхину и его компании?

— Скорее нет, чем да. Я разговаривал до заседания с Викой, и мы оба думаем, что им нужно дать шанс. Олег и Лена также согласны с нашим мнением.

— Почему ТЫ так думаешь?

— Тарщ генерал, я раньше сам был не лучше. Но, когда нашу с вами семью коснулась трагедия, это дало мне встряску, после которой я понял, что по-старому жить уже не получится. Кто-то, как я, понял это за один раз, другим нужна такая же встряска, длящаяся до момента прозрения. Их заключение под стражу, думаю, будет хорошим уроком. Если нет, ну… — развёл он руками.

— Спасибо, Илья, — кивнул ему Пряхин. — Я ваш должник — всей Первой Отдельной.

— Вот, полковник, как видишь, у нас живут и служат не кровожадные беспредельщики.

— Я понял, тарщ генерал. Не сомневайтесь, беседа будет проведена. Жёсткая и с использованием всех подручных средств из офицерской формы.

— Думаю, что вы ещё больше озлобите Вадима и его компанию, — покачал головой Ермолаев-младший. — Не знаю как, но нужно заставить их отказаться от прежней жизни. Я же прошёл это. Да, тяжело, но возможно.

— Тарщ генерал, а ему точно шестнадцать? Вот смотрю на него и не верю, — Пряхин удивлённо смотрел на парня. — Как будто передо мной стоит взрослый мужик, рассуждающий по опыту своих прожитых лет.

— А ты думаешь, полковник, почему ему жениться разрешили?

— Я живу у прапорщиков Ермолаева и Звягиной квартиранткой, — сообщила полковнику майор Бранкович. — Поверьте, у меня в первые дни тоже был разрыв шаблона. По обоим.

— Ладно — раз так, значит, пять суток домашнего ареста каждому, кроме главного зачинщика. Ему — десять. Есть кто против? Нет? Ну всё. Все свободны.

С заседания на улицу Пряхин выходил одним из последних. Столпившиеся у порожек дома родители не рискнули спрашивать у офицеров анклава о судьбе своих чад. Лишь когда вышел Пряхин, они коршунами бросились к нему.

— Андрей Михайлович, ну? Что будет с нашими детьми? — вытирая слёзы на заплаканном лице, поинтересовалась ближе всех стоявшая мать одного из мальчишек.

— Благодарите вон того молодого человека — указал он рукой в сторону уходящего Ильи. — Если бы не он… — Пряхин нарочито печально покачал головой.

— А что это у него за цвет волос такой? — поинтересовалась другая женщина. — Это мода такая здесь?

— Нет. Прапорщик был в составе добровольцев-юнармейцев, вышедших на заражённых врукопашную с сапёрными лопатками. Сорок против пяти сотен. Они прикрывали посёлок с востока, когда взрослые вышли против превосходящих сил фанатиков с запада. Просто больше некому было защитить гражданских. Они защитили. Он — седой до корней волос. И все остальные поседели, кто частично, кто полностью.

— Да как же так? Ведь они же ещё дети… — всплеснула руками та же женщина.

— Здесь дети участвовали в двух боях. Были и павшие среди них. Здесь военным быть почётно, но и ответственности много.

— Так что будет с нашими детьми? — напомнила о себе первая женщина.

— Они, по законам анклава, совершили уголовное преступление. И по тем же законам, против нападавших разрешено применять табельное оружие. Девушки имели полное право так поступить, но не стали.

— Вы серьёзно? — удивилась вторая женщина.

— Более чем. У нас сейчас в стране не просто чрезвычайная ситуация. У нас и страны-то не осталось — каждый сам за себя. О военном положении, надеюсь, все понимают? И что за нападение на военнослужащего в такое время положено? Сказать или сами догадаетесь?

— Ой… — снова заревела первая интересовавшаяся. — И что теперь будет с ними?..

— Прапорщик реально спас их. Точнее — все, кто участвовал в защите девушек и они сами. Претензий не имеют, но с оговоркой…

— Какой? — насупился один из граждански мужиков.

— Во-первых, этой доморощенной банде присудили домашний арест. Вашим по пять суток, моему идиоту — десять. Ну и нужно взять всех в ежовые рукавицы.

— Он у меня все пять суток будет каждое утро получать ремня, — заверил тот же мужик. — И задница станет, как у макаки — красная и скукожившаяся.

— На заседании такое предлагали. Но прапорщик сказал, что это лишнее, — покачал головой Пряхин. — Он — сын генерала и у них умерла жена и мать… Чума не только нас всех пощипала. Парень сам был таким раньше, до смерти матери, а потом взялся за ум. Результат налицо — он командир целой роты таких же изменившихся парней и девушек. Полностью изменившихся.

— Андрей Михалыч, может ему магарыч какой дать? — спросил другой мужик из гражданских. — Мы, конечно, не богаты, но парень прикрыл наших детей. Стыдно как-то на шармака.

— А вы знаете, что мой паразит и ваши напали на его невесту?

— Твою ж мать… — выругался первый мужик. — Парень вообще — настоящий мужик, да и невеста его тоже. Бабы! У кого что есть к свадьбе — давайте, скидывайтесь! Хоть так отблагодарим.

— Мне дали понять, что у них всё есть, — снова покачал головой Пряхин. — От нас требуется выбить ВСЮ дурь из голов наших чад и сделать это так, чтобы в будущем не было проблем. Второго помилования не будет. Это мы все должны уяснить.

* * *