и они одарили меня сдержанными приветствиями. И только стол Гриффиндора хранил полное молчание. Я сидела к ним лицом, а потому видела и поджавшую губы Грейнджер, в точности повторившую мимику Минервы МакГонагалл, и озадаченных старших братцев Уизли, и чем-то очень обозленного темнокожего юношу с дредами, видимо, Ли Джордана. Еще не распределенный Рональд пошел алыми пятнами и готов был взорваться. Казалось, стоит МакГонагалл нацепить на него Шляпу, как старинный артефакт взлетит до самого зачарованного потолка. У рыжика разве что пар из ушей не валил от ярости.

«Не будет мне жизни», — со вздохом предрекла себе, видя этот чистый праведный гнев.

Лишь еще несколько минут спустя зал утих достаточно, чтобы заместительница директора, справившись с эмоциями, смогла довершить распределение. Рон, ожидаемо, отправился к ало-золотым, а Блейз Забини — к змейкам.

Случившийся казус, похоже, выбил из колеи даже Дамблдора, потому как директор разразился длинной и прочувственной речью о дружбе, верности и всем таком. Я перестала слушать на третьем предложении. Что волшебная, что обычная администрация с их внезапными или подготовленными, но всегда выверенными, сплошь манипуляционными речами действовали на меня усыпляюще. И пока остальные страдали от голода и ерзали на лавках, я рассматривала ребят, чтобы не прикорнуть прямо тут, между двумя юными волшебниками, раздумывая лишь над тем, чье плечо окажется мягче. А с учетом того, что на нас и так косились, выбор этот определял и то, как долго обо мне будут судачить. Хотя мы и так представляли интереснейшее зрелище! Со стороны Невилла нас от остальных слизеринцев прикрывал Тревор, с какой-то совершенно не жабьей грацией и осанкой рассевшийся на лавке, а со стороны блондинчика — малфоевские вассалы, так что я оказывалась надежно отгорожена почти ото всех, кроме сидевших напротив старшекурсников, и мало кому посчастливилось рассматривать меня в упор. А посмотреть хотелось многим! То и дело кто-нибудь или привставал, или с любопытством вытягивал шею. И это сдержанные змеи, что говорить про остальных детей.

Еда оказалась на удивление вкусной и разнообразной. Помня о том, что колдовство требует больше энергии, чем физические нагрузки, я не удивилась, что почти все кругом наполняли тарелки практически с горкой. Даже особо изящные едоки, орудовавшие всеми предложенными приборами, перетягивали к себе не по одному, а по два стейка. А потом добавляли еще по паре-тройке отбивных или куриных ножек. Даже одиннадцатилетки, изящные девушки, что уж говорить про огромных амбалов-старшекурсников.

Я не отставала от других, но успевала посматривать не только в тарелку, но и вокруг. И у меня появилась возможность и своих софакультетников рассмотреть, и оставшихся преподавателей. Отметив, что наше с Невиллом распределение нарушило равновесие, я принялась осторожненько изучать тех, с кем мне предстоит жить и учиться бок о бок ближайшие годы.

На Слизерин попало целых десять человек. Больше, чем на остальные факультеты. Четыре девочки, если считать меня правильно, и шестеро мальчишек.

Дафна Гринграсс. Белокурая красавица со светло-голубыми глазищами.

Миллисента Булстроуд. Крупненькая брюнетка с удивительно добродушным лицом.

Панси Паркинсон. Тоненькая как веточка брюнетка с очаровательным каре и полным чертиков взглядом желтовато-зеленых глаз.

Блейз Забини. Карие глаза, темная кожа, но черты лица наводили на мысль о чем-то таком то ли итальянском, то ли испанском. Немного подумав, я решила, что больше всего он напоминает мне цыганенка. Ему определенно пошла бы серьга в ухо и алая шелковая рубаха.

Теодор Нотт. Кареглазый брюнет с не по-детски серьезным лицом.

Ну и мы пятеро: я, Драко, Невилл и мебельный гарнитур «Двое-Из-Ларца».

Такой вот кордебалет. Мне с ними жить и с ними как-то… нет, дружить пока не будем, но вот существовать без конфликтов определенно хочется. А это означает, что мне нужно будет выяснить хотя бы краткую биографию каждого, чтобы где не надо не задеть, а где надо поддержать связную беседу. Чем не первый пункт плана на ближайшее время?

Вторым пунктом в воображаемом плане значился директор. У этого волшебника была какая-никакая власть над Поттером. И добрый дедушка обязательно попробует этой властью воспользоваться. Настоящая Харолина росла тихим и послушным ребенком, который если и взбунтует, то немного и ненадолго, а по-настоящему против взрослых никогда не пойдет. Такая будет очень просить не отправлять ее к Дурслям снова, но поедет и будет молча страдать у дяди и тети, если ей заявят, что она должна и это для ее блага.

Что ж. Мне пока не выгодно, чтобы Дамблдор узнал о моей повышенной самостоятельности. Пусть думает, что будет достаточно пожурить-поругать меня за побег, а потом напомнить, что я должна жить с Дурслями, и Поттер, как дрессированная собачонка, выполнит команду. Самое главное, чтобы директор не надумал покопаться у меня в голове! Совсем не хочется после этого внезапно полностью забыть себя и превратиться в какое-то овощеподобное создание, способное мыслить лишь шаблонами, идти куда велят и жить чужим умом.

В следующий пункт плана я вписала Квиррелла. Пока я на него не смотрела, все было нормально. Но стоило уставиться на фиолетовый тюрбан, как я непроизвольно громко выпустила воздух сквозь зубы и едва не схватилась за голову.

«А думала, что избавилась от этой проблемы в другом мире и в другом теле», — тихо шипя, подумала я.

Так уж вышло, что в прошлой жизни лет в шестнадцать меня начали мучить скачки давления, некоторые из которых сопровождались обмороками. В итоге меня прогнали по всем врачам и процедурам, выяснив и отклонения в размерах почек, и запаздывание в раскрытии одного клапана сердца. И то, что у меня наблюдается сужение сосудов головного мозга в правом полушарии. В конечном итоге все кончилось диагнозом, таблетками, списком рекомендаций и запретов. Ничего особенного, я могла жить обычной жизнью, но иногда, особенно в холод и от усталости ощущала резко появляющуюся острую боль как раз там, где нынче красовался шрам. Боль всегда была резкая и неприятная, будто кто-то втыкал что-то мне в голову. И я была беспомощна как-то себе помочь в эти короткие приступы, только пережидать. И тогда я представляла, будто это полдюжины темных магов в черных плащах насылают на меня проклятие, а мне нужно избавиться от них, будто от мишеней в биатлоне. После десятого или двадцатого приступа я даже, кажется, начала верить в истинность своей фантазии, потому как боль утихала в тот самый миг, когда лопался, будто шарик, последний злой колдун.

Вцепившись в собственное бедро ногтями, я медленно