ходом поединка. С других трех сторон площадки еще трое опытных мужчин наблюдали за поединком – на случай если возникнут споры, чья кровь пролилась первой.

– Итак, я объявляю: мы не желаем ничьей смерти и противникам запрещено намеренно наносить смертельные удары, – громко сказал Даг с середины лестницы. – Победа достанется тому, кто сумеет вытеснить соперника с площадки, или первым ранит его до крови, или лишит оружия. Если же кто-то намеренно нанесет смертельный удар, то будет отвечать за это, как за преднамеренное убийство.

Хавард поднял руку с секирой.

– Что ты хочешь, сказать, Хавард?

– Если я буду убит, то требую, чтобы за меня назначили виру как за человек знатного рода, а наследником моим, который должен ее получить, назначаю моего спутника, Самуила бен Бехера.

– Повезет старику – за строптивого жеребчика получит стоимость тридцати коров! – пробормотал возле Арнэйд Торфинн.

Даг кивнул, принимая это условие, и закончил:

– С тем мы просим богов быть свидетелями поединка, и пусть они отдадут победу тому, кому суждено более удачи.

– Готовы? – обратился к противникам Арнор.

Гудбранд кивнул; Хавард в знак готовности слегка ударил себя по шлему плоской стороной секиры; ловкость этого привычного движения еще раз показала всем, что перед Гудбрандом противник опытный.

– Начинайте!

Одновременно оба вступили в круг и стали сближаться – осторожно, будто боясь поскользнуться, хотя еловые лапы от этого надежно защищали. Поскольку в день их ссоры Хавард завел речь о поединке, то вызванным считался Гудбранд – ему и принадлежало право нанести первый удар. Зрители с напряжением ждали этого удара – и дружно ахнули, когда Гудбранд сделал широкий замах секирой и рубанул низом, метя в ноги. Хавард проворно отскочил назад, но Гудбранд только этого и ждал: бросился вперед, краем щита сбил летящее ему навстречу лезвие секиры и всей тяжестью врезался в противника, пытаясь его оттеснить. Расчет его был оправдан: несколько старше, более плотного сложения, он был тяжелее и мог бы выдавить весом, достанься ему противник попроще.

Но Хавард был не прост. Отступив на пару шагов, он сместился вправо, так что Гудбранд уже не мог на него наваливаться, толчком щита отпихнул его и ударил сверху, метя в шлем. Гудбранд едва успел закрыться и вслепую отмахнулся топором. «Как медведь лапой!» – мелькнуло в голове у Арнэйд, и вспомнилось, как Гудбранд пришел к ним перед Зимними Ночами в медвежьей шкуре… Но тут же раздался хруст – хоть и неловкий, удар Гудбранда был так силен, что у Хавардова щита проломились доски. Зрители снова вскрикнули, и многим подумалось: чужак проиграет.

Не давая ему опомниться, воодушевленный успехом Гудбранд снова пошел на приступ. Сплеча нанося частые и сильные удары, он рубил Хавардов щит, стремясь разбить его – замена щита не была оговорена. Крепкие еловые доски трещали, летела щепа.

– В куски тебя порублю, гнида булгарская… – разобрал Арнор гневное рычание Гудбранда.

Ох, зря он так злится и к тому же тратит дыхание на брань, мельком подумал Арнор. И, хотя со стороны казалось, что Гудбранд одолевает, у Арнора зрело предчувствие, что ничем хорошим для хёвдинга Ульвхейма это дело не кончится. Хавард молчал, и судя по его сосредоточенному лицу, был спокоен и расчетлив. Отступая по дуге, вдоль края площадки, он старался по возможности сливать удары: ему было ясно, что долго Гудбранд такой яростной рубки не выдержит, устанет.

– Ну, что крепче: Гудбранд или этот щит? – крикнул кто-то из толпы, выразив мысли многих.

Ответ явился скоро: Хавард заметил, что Гудбранд бьет уже не так часто и начинает задыхаться. Выбрав миг, Хавард перестал пятиться и сам шагнул под удар. Размочаленной кромкой щита он поймал древко Гудбрандова топора, а сам ударил вниз, заставляя Гудбранда прикрыть ноги. Бойцы сшиблись грудь в грудь, и зрители снова закричали. Даже Арнэйд ахнула – показалось, настал решительный миг. И увидела, как Хавард врезал налобьем шлема Гудбранду в лицо, да так, что железный наносник погнулся.

Выросшая с двумя братьями Арнэйд знала, что в драке такой прием считается довольно бесчестным. Но не удивилась: Хавард именно тот человек, для которого достижение цели важнее, чем благородство средств. А средство это действенное – Гудбранд отшатнулся назад. Ревя от боли и негодования, он ударил секирой, метя Хаварду под ухо. Кровь из носа потекла ему на рот и бороду, вид стал жуткий, будто он загрыз кого-то.

– Не убивать! – заорал Арнор, поняв, что об этом условии Гудбранд от ярости забыл. – Смертельные удары запрещены, глядь!

Гудбранд готов убить! Резко вдохнув, Арнэйд зажала себе рот ладонями. Но остальные были не так сдержанны, и над площадкой поднялся крик: одни возмущались нарушением правил, другие подбадривали Гудбранда против чужака.

Однако секира Гудбранда лишь зря вспорола воздух: головы Хаварда уже не было там, куда он метил. Припав на правое колено, Хавард прикрылся сверху тем, что осталось от щита, и в длинном замахе достал лезвием секиры голень Гудбранда.

Отмечая удар, мужчины вокруг площадки взревели.

– Есть! – крикнул Арнор.

– Есть, есть! – подтвердили остальные наблюдатели.

Однако Хавард не спешил торжествовать победу и сразу же отпрыгнул влево, ожидая ответного удара. В горячке боя Гудбранд даже не заметил, что ранен, а шум крови в ушах заглушал для него все голоса вокруг. Он ощутил силу удара, нога онемела, но он повернулся к противнику, собираясь продолжать.

Однако Хавард отскочил и высоко поднял секиру, показывая всем потеки крови на лезвии. Зрителям бросилось в глаза яркое красное пятно на белой шерсти Гудбрандовой обмотки.

– Стоять! – во все горло рявкнул Арнор. – Гудбранд! Бой окончен!

Несколько человек шагнули в круг и встали между противниками; только когда его крепко обняли за плечи сразу четыре руки, когда его зажали со всех сторон, Гудбранд осознал, что от него требуют остановиться. До слуха дошли крики, а в глаза бросилось лицо Хаварда.

Бросив испорченный щит, Хавард снял шлем и вытер ладонью мокрый лоб. И улыбнулся противнику. Глядя на его золотистые пряди – от пота они завились еще более крутыми волнами, – Арнэйд невольно подумала: он похож на Бальдра, который из своего смертоносного испытания все же ухитрился выйти живым[34]…

* * *

Гудбранд, с распухшим сломанным носом, уехал к себе в Ульвхейм сразу, как старая Вефрейя пошептала над раной и перевязала ему ногу. Рана была не особенно тяжелой – кость не задета, как старуха потом рассказывала женщинам, и Гудбранд не охромеет. Тем не менее исход поединка посеял в жителях Бьюрланда недовольство. Какой-то чужак, невесть откуда взявшийся, привезенный чуть не из самого Утгарда – и одолел нашего хёвдинга, сына одного из самых старых родов! До ночи у Дага перебывало немало народу, и все хотели знать, что будет дальше.

– Арно, у Вефрейи болтают, что эти двое бились за тебя и что этот голубоглазый теперь женится на тебе! – шептала Гисла, прибежавшая одной из первых.

– Я не собираюсь за него замуж! – отрезала Арнэйд. – Можешь всем прямо так и говорить.

– Я скажу! – Гисла обрадовалась позволению. – Но ты ведь не пойдешь теперь за Гудбранда, раз он проиграл?

– А Гудбранду я еще до поединка сказала, что не намерена ложиться в постель, которую до меня ему грела рабыня!

– Еще говорят, – Гисла хмыкнула с закрытым ртом, будто поперхнулась усмешкой, – ведь это Арнор подарил Гудбранду ту рабыню. Она была его добычей. Может, он хотел… ну, этим подарком отвадить Гудбранда от тебя?

– Не Арнор же запихнул ее Гудбранду под одеяло! – сердито отвечала Арнэйд. – И, моя дорогая, я прошу тебя, не будем больше обсуждать постельные дела рабынь!

– Ну, просто люди дивятся, что Арнор не оставил ее себе – она ведь самая красивая из всего полона, а он не женат…

– Я должна налить пива! – Арнэйд встала и ушла к столу, где сидели мужчины.

Там вокруг Дага собрались многие видные люди: Рунольв, Торфинн, Вигфус из Ульвхейма – этот приехал вместе с Гудбрандом, но не уехал с ним, а пошел по знакомым в Силверволле, послушать, что люди станут говорить. Вигфус тоже был местным уроженцем, старого рода; лет пятидесяти, он был весьма тучен, обладал широким лицом, обросшим полуседой бородой; довольно яркие голубые глаза смотрели из-под густых изломленных черных бровей. Выглядел он очень внушительно, но человеком был приветливым и щедрым.

Напротив него сидел Снэколь, хёвдинг Хаконстада. Это поселение основали когда-то люди